Пепел кровавой войны
Шрифт:
— Вперед! Вперед! В Осенний дворец!
Чи Хён выкрикивала приказ снова и снова, пока не почувствовала привкус крови во рту, но и после этого продолжала повторять. И тут упряжка из четырех конеподобных тварей с горящими глазами прорвала строй прямо перед ней. Монстры тащили за собой, словно колесницу, перевернутый панцирь огромной черепахи, которой правил тотанский солдат в черных доспехах. Остальную часть повозки занимал большой серый пузырь. Тяжелый панцирь трясся по грязи, подминая кобальтовых и калеча всех, кого задевал зазубренными краями. Изменив направление, Чи Хён с поднятым мечом рванулась наперерез адской повозке, пока та не пронеслась сквозь толпу лучников. Управлявший повозкой тотанец слишком поздно заметил ее приближение, но, когда Шаграт преодолел последние несколько шагов, возница резко повернул в его сторону голову в рогатом шлеме... А затем бросил поводья и с хлюпающим звуком опрокинулся на пузырь, занимавший почти всю раковину.
Взрыв. Жидкий огонь. Он мгновенно окутал и возницу, и его демонских скакунов. Чи Хён выбросило из седла, потому что Шаграт инстинктивно свернулся в клубок, покрытый твердой чешуей.
Тьма поглотила свет. Тишина уничтожила звуки. Покой сковал движения.
Затем мир вернулся, хоть и сделался почти немым, а еще слишком ярким, чтобы воспринять его сразу целиком. Она поднялась на колени, потом выпрямилась. Тело болело от ушибов, но кости не были сломаны. Кожу пекло, но не намного сильней, чем при солнечном ожоге. Чи Хён оглохла, но донесшийся откуда-то отдаленный звон подсказал ей, что это не навсегда. Повязка слетела с ее глаза, но в безумстве битвы демонский глаз из обузы превратился в преимущество, позволяя хоть что-то разглядеть сквозь завесу дождя и дыма. Мохнокрылка, где бы она ни порхала в этой грозе, вероятно, вполне насытилась и могла удерживать хозяйку в приемлемом состоянии.
Звон в ушах сменился адским шумом. Мерцающая картинка замерла на одной яркости, и Чи Хён уставилась слезящимися глазами на дымящийся кратер. Охваченные пламенем кобальтовые солдаты с дикими воплями носились вокруг. Чи Хён побрела, пошатываясь, сквозь хаос, и дым, и вонь кипящего жира на поиски своего панголина.
Тотанец появился перед ней будто из ниоткуда и махнул кривым лезвием, но черный клинок Чи Хён перерубил и меч, и державшую его руку. Кисть с обломком оружия упала на землю, но сам враг продолжал стоять, пока Чи Хён не проткнула острием меча его грудную пластину. Для ее черного клинка доспехи не были помехой.
Подбежал еще один тотанец и тоже упал, и Чи Хён почувствовала, что соскальзывает туда, куда меч и демонский глаз всегда пытались ее увести. Чтобы сохранить какую-то надежду, кобальтовые должны были вклиниться в ряды противника, но вместо этого тотанцы сами прорвались сквозь их ряды. Строй сломался, и Чи Хён поняла: битва уже проиграна и остается лишь сразить как можно больше врагов. Она пыталась справиться со злостью на свою ошибку, почти разрубив пополам шлем следующего противника, но стало лишь еще хуже. Тотанцы просачивались сквозь ряды кобальтовых, над тыквенным полем, где когда-то начались приключения Чи Хён, сверкали молнии, и она завыла, запрокинув голову к черным небесам.
Они торопливо спустились по скользким от дождя ступеням. Поначалу Хортрэп вообще отказался проводить их через Врата Отеана, утверждая, что все окрестности кишат тотанцами, но после того, как его уговорили заглянуть туда и проверить, признал свою ошибку. Вокруг храма Пентаклей скопились не тотанцы, а кобальтовые. Но когда Мрачный, страдающий от головокружения и болей в животе, присел на нижней ступеньке лестницы, он понял, что был не прав по всем пунктам.
Окрестности все же кишели тотанцами... Или, по крайней мере, крепкими воинами в черных доспехах, которых Мрачный за них принял. А те солдаты, что сражались против них на залитых грязью полях, могли оказаться кобальтовыми, но не оказались. Такого количества дикорожденных Мрачный не видел за всю свою жизнь, не говоря уже о том, чтобы увидеть их в одном месте, и все они носили кобальтовые плащи или другую синюю символику.
Хортрэп подошел к Мрачному, держа Индсорит на руках, опустил совсем ослабевшую королеву на ступеньки рядом с ним, а сам уселся по другую сторону. Запятнанный кровью и грязью плащ городской охраны, который Индсорит надела перед уходом, был немного теплей, чем ее лохмотья, но она все равно дрожала под дождем, а рыжие волосы стали такими же седыми, как у Мрачного. Может быть, ее раны теперь болят не столь сильно, как у него. Хортрэп утверждал, что путешествие через Врата — лучшее лекарство от любой болезни, но живот Мрачного дергало даже сильней, чем прежде. Приподняв край туники, он обнаружил, что рана, которую Неми зашила своими крепкими волосами, снова разошлась после его упражнений возле Врат Диадемы. Лимфа сочилась по распухшим краям разреза и вокруг тонких швов.
— Ох, плохо дело, — посетовал Хортрэп, перегнувшись через Индсорит, чтобы лучше рассмотреть рваную рану. — Я боялся, что так и случится. Вы, дикорожденные, похоже, не испытываете обычных изменений, проходя через Врата, и мне кажется только справедливым, что вы не получаете и преимуществ. В твоей крови и без того слишком много Изначальной Тьмы, поэтому погружение в первозданную пучину не принесло заметных улучшений.
— Не важно, со мной все будет прекрасно, — заявил Мрачный, хотя растревоженная рана и холодный пот, покрывавший его, несмотря на теплый дождь, не внушали оптимизма... Как и необходимость забыть обо всем этом и ринуться в безумную схватку, что бушевала поблизости.
— Да, так же прекрасно, как это утро, не сомневаюсь... Я так рад, что мы здесь! — Хватальщик поддел носком сандалии сломанное плетеное кресло, что лежало у подножия лестницы, полузасыпанное гравием. — Я помню, что обещал вам места в первом ряду на светопреставлении, но это... это... Нет-нет-нет, старый осел!
Лицо Хортрэпа огорченно вытянулось, он поднялся, отшвырнул ногой треснувшее деревянное колесо и откопал из мокрого гравия грязные ножны с гравировкой. Хватальщик держал их, словно самое ужасное предзнаменование за всю его долгую ведьмачью жизнь. Странно было видеть отвратительного колдуна, который обычно находил что-нибудь смешное в любой неудаче, настолько удрученным обнаружением сломанного кресла и брошенных ножен. Он оглянулся на заливаемое дождем поле битвы, продолжавшейся по обе стороны от их маленького убежища, прижал ножны к груди, и, хотя с губ не сорвалось ни звука, со стороны было похоже, что Хортрэп говорит... говорит, что ему очень жаль?
Еще до того, как неловкое молчание умерло своей смертью, их окликнула группа женщин, проводивших какой-то ритуал по ту сторону лестницы, где Мрачный первым выскочил из Врат.
— Кто вы такие? — спросила непорочная средних лет, чей красный колпак был выше, чем у ее товарок. — Что здесь делаете?
— Это мы-то кто такие? — усмехнулся Хортрэп и, отбросив ножны, повернулся к женщине лицом. — Мы кавалеристы из Кобальтового отряда, прибыли, чтобы изменить ход битвы... Скажи-ка лучше, ведьма, кто ты такая? Я бы запомнил, если бы кто-нибудь из твоей породы околачивался раньше возле Кобальтового отряда.
Вряд ли женщине понравились эти слова, но прежде, чем она успела ответить, Мрачный задал единственно важный вопрос:
— Где Чи Хён?
Внимание женщины тут же переключилось с Хортрэпа на него, пусть даже ненадолго. Она искоса посмотрела на Мрачного, на Индсорит, снова на Хватальщика, а потом заявила:
— Вы Мрачный. А вы... вы Хортрэп. А вы София, правильно?
— Два из трех, — ответил Хортрэп. — Хотя полагаю, что одна багряная королева ничуть не хуже другой, не так ли, Индсорит?