Пепел кровавой войны
Шрифт:
— А почему Неми не хочет отправиться с нами? — спросил Мрачный, когда Пурна внезапно развернулась и быстрым шагом пошла прочь от площади. — Даже моя мама согласилась, когда я объяснил, что другого способа найти дядю нет и ей придется либо пойти с нами, либо отказаться от этой затеи. А ведь она, как все цеписты, ужасно суеверна во всем, что касается сделок с демонами и тому подобного. Может быть, твоя ведьма больше, чем мы, знает о Хортрэпе и о его планах?
— Готова поклясться, что она много знает о Хватальщике, но я еще не все из нее вытянула. Единственное, что могу рассказать, если хотите...
— Не хотим!
— Нет, в самом деле, у нее есть какие-то причины? — настаивал Мрачный, по большей части потому, что все когда-либо слышанные им песни о ведьмах, демонах и Изначальной Тьме подсказывали: нужно найти какое-то оправдание, чтобы отказаться от этого плана, даже если он выглядит единственно возможным. — Ты сказала, что она отправляется в Диадему?
— Она не пойдет с нами, потому что не связывает демонов. Никогда, ни при каких обстоятельствах.
Пурна стащила с головы шапочку Мрачного, словно только сейчас заметила, что даже зимними сумерками в Черной Моли жарко, как в пекле. Они повернули за угол обветшалой лавки, единственной во всей деревне, — с освещенными окнами, если не считать на удивление шумной таверны через улицу.
— Не все ведьмы одинаковые, Мрачный. Не все.
— А разве ее яйца — это не яйца демона? — спросил Гын Джу.
— Они... Я... — По какой-то причине упоминание загадочных яиц заставило Пурну со слабой улыбкой остановиться посреди переулка. Она тряхнула головой, случайно сбросив и шапочку Мрачного. — Она не такая, как Хортрэп, понятно? Неми терпеть не может его методы колдовства, ей даже пришлось инсценировать собственную смерть, чтобы освободиться от него. И насколько я могу судить, сама не будучи ведьмой, ее колдовство — другое. Оно не имеет ничего общего с вызовом демонов и тем более с поеданием их. Неми решила направить свое вардо в Диадему, потому что там находятся ближайшие Врата, через которые она попадет в Отеан, к генералу Чи Хён, где к тому времени должны оказаться и мы.
— Если бы монстры Джекс-Тота уже не напали на острова, я бы сказал, что мы все должны пройти через Врата, — проговорил Мрачный. — Но мы опоздали к драке.
— Не знаю, — возразил Гын Джу. — Раз уж в наше время все так легкомысленно относятся к прохождению сквозь Врата... Что ж, может, это и не лучший вариант, но и не худший.
— Расскажи об этом своей крысе. — Пурна глубоко вдохнула и направилась в переулок. — Ладно, чем раньше вернемся назад с жертвами, тем быстрее сможем напиться в этой дерьмовой таверне.
— Тебе нужна помощь? — спросил Мрачный.
— Нет, это мое дело, — ответила она. — Если я собираюсь пройти через все это, то, по крайней мере, должна принести пса сама.
— Она собирается напиться перед вызовом демонов? — В голосе Гын Джу прозвучало неодобрение.
— У тебя хватит духу сделать это трезвым? — спросил Мрачный. — Сомневаюсь. Не хотелось бы хвалить Хортрэпа, но у него крепкий саам, и он щедро делится своими запасами. Всем известно, что немного подымить перед тем, как связаться с силами Изначальной Тьмы, — это значит проявить должное уважение к ним.
— Всем известно, да? — Гын Джу снова высвободил руку из крепкой хватки Мрачного и забрал мешок с крысой. — По крайней мере, я могу нести ее. Шапку, которую попросила у тебя Пурна, подарила Чи Хён, да?
— Да. — Увидев, как Пурна возвращается назад, прячась в тени домов, с чем-то большим, завернутым в синюю шерсть, он вздохнул с облегчением. — Похоже, все в порядке.
— Я бы взялся выстирать ее для тебя, но у меня рука занята. — Гын Джу приподнял мешок с крысой.
Мрачный хотел бы хладнокровно принять слова друга, отшутиться или, по крайней мере, не придать им значения, но это было так отвратительно, что он скривился, как от боли. Гын Джу в ответ лишь рассмеялся, и этот непривычный смех по такому жуткому поводу, в таком жутком месте, где они втроем готовились к такому жуткому действу, прозвучал еще диковинней, чем все разговоры о том, чем предстояло заняться нынешним вечером.
— Эй, какого хрена вы здесь делаете? — прозвучало с верхнего этажа соседнего с лавкой дома. В комнате было темно, и они не разглядели даже силуэта, только черный прямоугольник окна на сером фоне стены. — Я видел, как вы шастали по деревне и повсюду совали нос. Вот, значит, кто таскает чужое добро, словно вам принадлежит все вокруг, надо только протянуть руку!
— Мы не воры! — запротестовал Мрачный, но, видимо, слишком громко, судя по тому, как зашипела на него Пурна.
— Говорят, вы крадете кошек! Наших кошек! Зачем вы пришли сюда? За моим несчастным псом?
— Так это ваш пес, господин? — спросила Пурна.
— Да, демоны тебя подери, мой! Верните его туда, где...
— Пес умер! — В голосе Пурны слышалось нешуточное раздражение. — От голода, насколько я могу судить. Или от побоев. Я заберу беднягу и похороню в лесу. Попробуй еще что-нибудь вякнуть, я вернусь и сожгу, на хрен, дом. Вместе с тобой.
Наступила тишина, а потом ставни с шумом затворились.
— Если бы я знала наверняка, что он не врет и не мучается сейчас от боли в заднице, то обязательно подпалила бы эту помойку, — заявила Пурна и направилась к развалинам церкви, где ждали остальные.
Больной пес тихонько подвывал у нее на руках и обессиленно вилял хвостом. Мрачный вместе с Гын Джу двинулся следом, и камень у него на сердце был куда тяжелей, чем мешок с крысой в руке.
Черная Моль была отвратительной умирающей деревней посреди болотистого, полного опасностей леса. Ее населяли по большей части грубые охотники, неряшливые звероловы и совсем уж грязные углежоги. В ее защиту можно сказать лишь одно: здешний люд предпочитал свои обычаи учению Вороненой Цепи.
Большой идол, что торчал на площади рядом с виселицей и доской объявлений, не напоминал ни Падшую Матерь, ни кого-либо еще из скучных святых. Этот парень имел восемь разных лиц, и каждая из пяти вытянутых рук держала ворох окровавленных шкур, над которыми жужжали мухи, а под тремя ногами лежали свежие болотные цветы и овощи. Церковь же цепистов стояла за околицей деревни, на небольшом холме среди зарослей ежевики и полуобвалившихся могильных камней. Дверей у этого небольшого строения не было вовсе, и, пока Мрачный в сумерках поднимался по склону, прорывавшийся изнутри свет напоминал ему о горящем черепе, который держала в руках королева Прекрасноликая, когда шла сквозь Ведьмин лес. Эта достойнейшая из предков Мрачного тоже повстречалась в лесу со злобными тварями, но одолела их, так что и у сегодняшней песни может быть столь же счастливый конец.
Но стоило войти в поросший мхом дверной проем и увидеть приготовления, как бодрое настроение Мрачного мгновенно испарилось. В дальнем конце единственной комнаты красным песком был выложен круг, а в нем — пентаграмма. В ее центре на уродливом птичьем черепе стояла тонкая свеча, а по углам рассадили животных. Они выглядели очень несчастными, когда их поймали, но сейчас успокоились и завороженно смотрели на зеленое пламя свечи. Черную кошку Мрачный принес самой первой, а потом поймал для Хортрэпа еще одну, полосатую. Барсука добыла мать Мрачного. Сначала она пришла с худосочным опоссумом, но Хортрэп заявил, что больше не станет иметь дело с этими животными. Когда над его суеверностью начали смеяться, он пожал плечами и объяснил, что так следует из описания ритуала.