Пепел Марнейи
Шрифт:
– Конники возвращаются, – заметила Рен, всматриваясь вдаль. – Лорма, кстати, была с ними. Она тоже захочет разобраться, кто уходил герцога, и в первую очередь притянет к ответу всех магов, какие найдутся. Вен, ты говорила, тут рядом есть Врата Хиалы? Вы с господином Тривигисом лучше уходите. Вернетесь потом, когда буча уляжется.
Врата Хиалы представляли собой неприметную издали каменную арку в середине круга, выложенного неровными плитами. Туда уже спешил кое-кто из южан – тоже маги, и тоже поняли, что пора уносить ноги.
Венуста могла защитить от напастей Хиалы лишь одного
Рен и Гаян, стоя в стороне от толпы, смотрели на сияющее сквозь дымную пелену утреннее небо над апшанской стеной и на приближающихся всадников. Они собирались сыграть в другую игру. Зря, что ли, Рен пила рату с герцогом Эонхийским?
Влип, как дурак. Ну да, он только что чуть не умер, и голова едва соображала, но можно было и не влипнуть. А теперь валяйся, связанный, на затоптанной палубе скрипучей речной лоханки, уплывающей все дальше от того берега, где остались Тибор и тролли.
Во время «пляски смерти» погибли Зудру, Онук, Храрасли и Титабу. Еще двое, Джилоху и Чикарб, потерялись в сутолоке, пока отряд выбирался из гущи чужой битвы. Хорошо, что уцелели Тынаду и Мунсырех, они нравились Рису больше всех.
Шаману было худо. Тибор, перемазанный кровью и желтоватой пылью, торопливо приготовил для него какое-то зелье, накапав из склянок. Тряпка, намотанная на левую руку Тибора, намокла и набухла, он не обращал на это внимания. Рану стоило перевязать по-настоящему, а перед тем хорошенько промыть, и Рис отправился с опустевшей фляжкой за водой: река – вот она, в двух шагах. Водица там не ахти какая, но у них есть толченый корень сереброцвета: щепотки хватит, чтобы мутная жижа сделалась кристально чистой, как из родника.
Рис вконец обессилел, словно после жестокой драки или изнуряющего спора, колени и руки дрожали. Он ведь на волосок разминулся с погибелью. Еще самая малость – и канул бы в этот бездонный зев, где нет ничего, кроме выстуженной тоскующей пустоты. Если бы не сопротивлялся из последних сил, его бы наверняка туда утянуло. Очень вовремя все закончилось… Почему вдруг закончилось, что спасло его и остальных, этого Рис так и не понял. Может, Мунсырех объяснит, когда придет в себя.
– Э-э, мальчик! – окликнули на ломаном ругардийском. – Иди, помогай нести дама, сама не идет, помогай, пожал-ста!
Какие-то южане. Двое мужчин, три женщины – последние чувствуют себя неважно, то есть находятся в почти бесчувственном состоянии. Ибдариец, позвавший Риса, махнул рукой в сторону деревянного причала, где были привязаны лодки и красочно размалеванные суденышки покрупнее.
Рис решил, что ничего не потеряет, если поможет им, все равно по пути.
Один из мужчин, крупный и потный, как будто смазанный маслом, попросту перебросил свою даму через плечо. Второй, не такой рослый, одетый побогаче, с припухшими и раскровененными мочками ушей – видимо, в этой сутолоке у него вырвали серьги – поддерживал
Одна из ярко раскрашенных грязных скорлупок. Шаткие сходни. Попросившие о помощи ибдарийцы поджидали его, показывая дорогу. Он неуклюже свалил свою подопечную на палубу – для чего-нибудь более куртуазного не осталось сил – и не успел выпрямиться, как его оглушили, ударив возле уха.
Влип. Эти парни оказались работорговцами. Они уже видели Риса раньше – в первый день, около «Свирепой улитки», в компании троллей – и считали себя его благодетелями.
– Тролли – злой народ, будут тебя жарить и кушать, будут продавать злому господину, – глумливо втолковывал плешивый смуглый делец, от которого так и несло гнилью.
Эта сладковатая гниль – не запах, что-то глубинное, доступное лишь магическому восприятию. Связанный Рис непроизвольно попытался отползти от него подальше.
– Ты теперь много радуйся, мы будем тебя продавать в хорошие руки.
Рис не хотел ни в хорошие руки, ни в какие другие. С этой расписной лоханки не убежать, плавать он не умеет. Да если б даже умел – в медленной зеленой воде таится такое, что до берега вряд ли доплывешь. Не говоря о веревках. Запястья связаны спереди, но так по-хитрому, что освободиться, используя уроки Тибора, ни в какую не получалось.
Работорговцы понесли крупные убытки. Закованный в цепи товар остался на подожженном ухмырами постоялом дворе и, скорее всего, погиб. Даже если кому-то удалось выжить – кто же даст хорошую цену за раба, искалеченного ожогами? Трех самых дорогих невольниц прихватили с собой. Женщинам сунули дурманное снадобье, чтобы не сбежали, почему те и не могли дойти до причала без посторонней помощи. В придачу подвернулся ругардийский мальчишка, похищенный троллями. Если повезет продать их на рынке в Орраде подороже, еще можно будет свести концы с концами. Перед следующим выходом на промысел надо бы сделать приношение Ланки, чтобы Хитроумный не отвернулся от своих бедствующих слуг. В последнее время экономили на приношениях, вот и доэкономились… В этом просчете компаньоны склонны были винить друг друга, и обстановка на борту нанятой ими посудины царила склочная.
Четверо флегматичных темнокожих перевозчиков изредка обменивались короткими возгласами. Торговцы переругивались на своем языке, рабыни, все еще не отошедшие от дурмана, снуло помалкивали. Рис валялся рядом с ними на дощатой палубе под плетеным навесом, вдыхал запах нагретой засаленной древесины – богатый и чуть терпкий, типично южный – и размышлял о том, что спасти его может только «накат». Тогда он точно сбежит, и никто его не остановит. Но чтобы накатило, он должен или чего-то испугаться до жути, или очень сильно разозлиться. Сейчас ему страшно, он зол, и все же этого недостаточно, чтобы окружающий мир выцвел, поплыл и преобразился.