Пепел сгоревшей любви
Шрифт:
Потом…
Потом Света оказалась на моей остановке, и мы поехали ко мне. Наверное, это был тот самый день, когда ей не хотелось идти домой. По дороге я купил бутылку сухого вина, колбасы, пару каких-то салатов.
Около двенадцати ночи, когда все было выпито и съедено, она взглянула на часы и не очень решительно проговорила: «Мне надо идти». И я уловил эту нерешительность. «Оставайся, места хватит».
Любой мужчина может заниматься сексом и без любви. Я тоже. Но я почему-то не захотел воспользоваться ситуацией, просто тащиться ночью на такси почти через весь город
Она осталась.
Едва моя голова коснулась подушки, я заснул. И проснулся, лишь почувствовав ее руку на своем плече. Пару-тройку секунд я приходил в себя ото сна. «Света?» Она юркнула под одеяло и прижалась ко мне. Наверное, одиночество прищемило ее еще сильнее, чем меня.
А это было уже совсем другое дело. Мне было не до любовных прелюдий. Разом освободив все накапливавшееся во мне долгие недели и месяцы, я готов был растерзать ее нежное и податливое тело. Одеяло соскользнуло на пол, и хотя в комнате было прохладно, мы даже не заметили этого. Света только слабо постанывала под моим напором.
Лишь много дней спустя я понял, что люблю эту женщину. И подумал, что это — до конца.
Но появился Витек.
…Она повернула меня к себе. Я ощутил, как мое тело крепнет, наполняется энергией страсти.
Я оперся на локоть, приподнялся и накрыл ее своим телом. Она обвила меня ногами и крепко прижала к себе. Ее пальцы вдавили мое лицо в маленькую теплую ложбинку между ключицей и шеей. Я жадно вдыхал запах ее кожи, аромат моих любимых духов. За то время, что мы встречались с ней, я изучил каждый квадратный сантиметр ее тела, каждую родинку, морщинку, волосок, я знал ее тело, как любимое стихотворение — наизусть. Она мое — тоже. И мы давно научились доводить эту сумасшедшую радость близости до максимума, до апогея, до отчаянного крика, пробивающего потолки и стены… А потом, когда бешеное биение наших сердец чуть стихало, я, бывало, самодовольно спрашивал се: «Ну, как, по-твоему, я не самый худший любовник на планете?» — «Хвастунишка, — шептала она в ответ. — Насчет планеты не знаю, но в масштабах микрорайона — очень может быть».
На этот раз я не уловил звуков ее нарастающего экстаза, не ощутил, как она изгибается в сладостной судороге, как ее ногти впиваются в мою спину. «Она отвыкла от меня, — подумал я. — Мы так давно не были близки. Ничего, все вернется, все будет, как прежде».
Потом мы долго лежали молча.
— Света, мы — будем вместе? — наконец спросил я.
Вместо ответа она легонько сжала мои пальцы. Понимать это можно было как угодно.
— Света?..
— Не надо об этом, Саша, — прошептала она.
Я блаженно улыбался в темноте. Причин было две. Во-первых, любимая женщина лежала рядом. Во-вторых, я смог доказать себе — и ей, — что я по-прежнему мужчина.
И все же всего несколько дней назад она сказала: «Я по-прежнему с ним». С Витьком.
Но, может быть, после сегодняшней ночи все изменится?
Я взял ее руку, крепко прижал к своей груди и так незаметно уснул. Впервые за много месяцев это был спокойный, почти счастливый сон. Когда я проснулся под утро, Светы рядом не было.
Света
— Я поехал «а-а», — шутливо объявил Сашка, перелезая в свою коляску.
Она последовала за ним к туалету, помогла пересесть на унитаз, после чего развернула коляску, чтобы ему не пришлось возвращаться в комнату задним ходом, и отправилась в ванную.
— Пока ты здесь, я развешу белье и перестелю тебе постель, — сообщила она.
Она знала, что у нее в запасе минут пятнадцать, если не больше: последствием его ранения в желудок стали мучительные непрекращающиеся запоры, от которых зачастую не могло спасти даже импортное слабительное, которое она покупала в ближайшей аптеке.
Она стала доставать из стиральной машины простыни, наволочки и пододеяльники и относить их на балкон. Стоял солнечный день конца сентября. Внизу, под балконом дети с шумом гоняли мяч, несколько рабочих отбойными молотками вскрывали асфальт, частый металлический стук инструментов напоминал пулеметные очереди.
Она постояла несколько минут, опершись на перила и вдыхая еще теплый воздух, потом стала расправлять на веревке простыни, прихватывая их на всякий случай пластмассовыми прищепками, хотя ветра не было. Ей показалось, что из квартиры донесся звук спускаемой в туалете воды.
— Саша, ты — всё? — удивленно крикнула она, но ответа не последовало.
«Нет, конечно, он не мог завершить свои дела так быстро, — подумала она. — Я еще запросто успею перестелить ему постель».
Она достала из шкафа комплект чистого белья и бросила его в кресло. Потом, переложив на столик подушку и одеяло, стала вытягивать из-под матраца простыню, отметив несколько серых пятен на ткани — следы той ночи.
На пол с глухим шлепком упал какой-то предмет.
Это была тугая, перехваченная банковской ленточкой пачка долларов.
Она наклонилась, подняла ее, недоуменно повертела в руках. Здесь их наверняка сто штук. То есть десять тысяч долларов. Гм… До сих пор она удивлялась, почему Лемешонок не предпринимает каких-то действий, чтобы оформить пенсию по инвалидности, почему не звонит в собес. Теперь, кажется, она поняла, почему.
Она вспомнила, как он в первый день дал ей три тысячи двести долларов. Она мимоходом задала себе вопрос, откуда у него такие деньги, что он, не моргнув глазом, может запросто расстаться с тремя тысячами, но в то время ей было не до того, чтобы решать посторонние головоломки. И вот еще одна пачка. Сколько у него таких еще?
Она подняла угол матраца и увидела другие купюры, тоже «окольцованные» сплющенной банковской ленточкой. Правда, их было меньше. Света взяла банкноты и стала листать их, как страницы книги. Тридцать восемь. Еще три тысячи восемьсот… Итого тринадцать тысяч восемьсот. Лет семь-восемь безбедной жизни. Или пять — но с турпоездкой на Канары, Кипр или еще куда. Она никогда в жизни не видела столько денег. И не исключено, что у него есть еще — не может же он спрятать все свои сбережения под матрацем.