Пепел Вавилона
Шрифт:
— Или потому, что убивать круто, — дополнила Наоми. — Не стоит их романтизировать только потому, что часть оправданий, которые они для себя находят…
Снова лязгнуло, еще громче прежнего. Наоми округлила глаза, у Холдена засосало под ложечкой. Недобрый знак.
— Алекс? Что там?
— По–моему, люди, у нас проблема.
— Я в порядке, — доложила Бобби, и по ее тону стало ясно, что это спорный вопрос.
— Ловушка, — объяснил Алекс. — Похоже, приспособили на своем конце магнитный зажим. Заморозили механизм. А Бобби…
—
— Нет! — перебила Наоми. Холден уже сосредоточился на сигнале тревоги, мигающем у него на мониторе. — Будь все так просто, ты бы уже прошла оба люка. Ничего не делай, я попробую тебя отлепить.
— Эй, — окликнул Холден. — Никто не знает, куда девался сигнал с датчиков? — На экране высветилось еще одно предупреждение. В голове у него завыла тревожная сирена. — А также с ОТО?
Пять или шесть секунд тишины показались часами — только тихое постукивание пальцев по панелям и стрекот отвечающего на запросы «Росинанта». Холден понял, в чем дело, раньше, чем получил ответ. Наружная камера прошлась по обшивке «Роси». «Лазурный дракон» присосался к корпусу, напоминая не столько пленника, сколько паразита. А потом сверкнули искры, и желтым вспыхнула защита. Холден сдвинул обзор камеры. Три строительных меха пауками раскорячились на боку корабля, впиваясь в обшивку резаками.
— Шкуру хотят содрать, — сказал Холден.
Алекс с трудом прикрыл ярость фальшивой вежливостью:
— Я бы мог, если хотите, сделать небольшой рывок. Скинуть их под дюзы, и делу конец.
— Шлюзы сомнешь, — оборвал его Холден. — Вместе с Бобби.
— Ага, — отозвался Алекс. — Понял. Не учел.
Холден принял управление ОТО и попытался выдвинуть орудие так, чтобы взять на прицел один из мехов. Нет, они были слишком близко. Еще одна тревога на экране. Защищенная проводка выдала сигнал ошибки. Те врезались уже глубоко в корпус. Очень скоро ущерб станет реальным. А если они сумеют пробраться между слоями обшивки…
— А если Бобби вскроет шлюзовую трубу? — резко спросил Холден.
— В лучшем случае она без ремонта будет непригодна, — ответила Наоми. — В худшем, если они пристроили к причалу вторую ловушку, она убьет Бобби и выпустит из нас воздух.
— Это ничего, — отозвалась Бобби. — Я рискну. Только дайте секунду, займу позицию…
— Нет, — сказал Холден. — Нет, погоди. Найдем выход. Чтобы все живы остались. Время есть.
Он ошибся. Снова вспыхнул сварочный аппарат. Когда Амос заговорил, Холден не узнал его голоса. Слишком глухо, слишком близко он прозвучал:
— Знаешь, кэп, у нас ведь еще один шлюз есть. Грузовой, у моей мастерской.
Все ясно. Голос изменился, потому что Амос успел натянуть вакуумный скафандр и говорил через шлемную рацию.
— Ты что придумал, Амос?
— У меня все по–простому. Выскочим на минутку, пришибем пару мудаков, которых давно надо было убить, а потом залатаем «Роси».
Наоми, поймав взгляд Холдена, кивнула. Проведенные вместе годы и пережитые опасности наладили между ними что–то вроде телепатии. Наоми останется вытаскивать Бобби из капкана. Холден пойдет с Амосом, прикроет их.
— Согласен. — Холден уже отстегивал крепления. — Готовь скафандр, я иду.
— Скафандр я оставлю, — сказал Амос, — но, думаю, ждать тебя нам не стоит.
— Постой, — удивился Холден. — Нам?
— Мы уже шлюзуемся, — отозвалась Кларисса Мао. — Пожелайте нам удачи.
Глава 7
Кларисса
На втором году заключения Кларисса согласилась прослушать курс поэзии, который вел тюремный капеллан. Она не слишком надеялась, что из этого что–нибудь выйдет, зато полчаса в неделю можно было посидеть в серо–зеленой комнате с привинченными к полу стальными стульями и вместе с полудюжиной других сидельцев заняться чем–то, кроме допущенных администрацией развлекательных программ и сна.
Все с самого начала пошло вкривь и вкось. Из собиравшихся раз в неделю мужчин и женщин в университете побывали только она да капеллан. Две женщины приходили, до того накачанные антипсихотическими средствами, что их можно было считать отсутствующими. Один из мужчин — серийный насильник, который мучил падчериц химическим шокером, пока они не перестали дышать, — так увлекся «Опытом о человеке» Поупа, что посвятил ему многочасовой эпос из плохо рифмованных куплетов. Излюбленной его темой была несправедливость законов, подавляющих личность и сексуальное влечение. Еще приходил круглолицый паренек, на вид слишком молодой, чтобы заслужить пожизненное в яме: он сочинял сонеты о садах и солнечном свете, и это было самым мучительным, хотя по–другому, чем остальное.
Кларисса поначалу ограничивалась минимальным участием. Она попробовала писать верлибром о возможности искупления, но в свое время куратор литературного курса заставил ее почитать Карлоса Пиннани, Аннеке Свайнхарт и Хильду Дулитл, так что девушка знала, чего стоят ее вирши. Хуже того, она знала, почему они плохи. Она сама не верила в главный тезис. Раз–другой пыталась сменить тему: написать об отцовстве, о раскаянии, о горе — там ей не давался катарсис, это больше походило на сухой репортаж. Жизнь ее оскудела, и сказать ей, хоть пентаметром, хоть прозой, было нечего.
Бросила она это дело из–за кошмаров. О них Кларисса ни с кем не говорила, хотя медики знали. Содержание сновидений можно было оставить при себе, но монитор регистрировал частоту сердцебиения и активность различных участков мозга. Поэзия сделала сновидения ярче и чаще. Обычно снилось что–нибудь мерзкое — дерьмо или падаль, в которых она рылась, пытаясь откопать погребенных под завалом, пока те не задохнулись. Когда она бросила курс, кошмары снова выцвели. И снились опять раз в неделю, а не каждую ночь.