Пепел Вавилона
Шрифт:
Ручной терминал Доуза тревожно запищал. Первоочередной запрос на связь. Этот канал он отвел для срочных дел станции. Вызывала капитан Шаддид. Движением пальца попросив Розенфелда подождать, Доуз открыл связь.
— В чем дело? — рявкнул он вместо приветствия.
Шаддид сидела за рабочим столом. Он узнал стену кабинета за ее спиной.
— Вы нужны здесь, внизу. Мой человек в госпитале. Врачи говорят, не выживет. Стрелок задержан.
— Это хорошо, что поймали.
— Его зовут Филип Инарос.
У Доуза внутри что–то оборвалось.
— Сейчас буду.
Шаддид
— Я выставила автоматическое наблюдение, — доложила Шаддид. — Замкнула на себя. Никто другой не включит и не выключит.
— Зачем? — не понял Доуз. Он занял ее стол. Пусть Шаддид — глава безопасности, но он–то губернатор Цереры.
— А то бы отключили, — объяснила Шаддид, — и никто бы больше не увидел маленького засранца живым. Между нами, это было бы услугой мирозданию.
На экране Филип Инарос сидел под стеной, запрокинув голову и закрыв глаза. Молодой человек. Или взрослый мальчик. Под взглядом Доуза Филип потянулся, обхватил себя руками за плечи и снова замер, не поднимая глаз. Доуз не взялся бы решать, выражало это движение уверенность в своей неприкосновенности или страх, что она не сработает. Доуз заметил сходство парня с Марко, но отец излучал обаяние и уверенность, а сын был сплошная ярость и уязвимость — Доузу подумалось о мозолях и открытых ранах. При других обстоятельствах он мог бы и пожалеть пленника.
— Как это вышло? — спросил он.
Шаддид вывела на экран ручного терминала запись. Коридор у ночного клуба ближе к центру вращения. Дверь распахивается. Выходят трое, все астеры. Мужчина и женщина на ходу ласкают друг друга, будто не замечая третьего. Миг спустя дверь снова открывается, выходит Филип Инарос. Звука не было, так что Доуз не узнал, что проорал Филип вслед уходящим. Но что–то проорал. Одиночка повернул обратно, парочка задержалась посмотреть. Филип задрал подбородок, выпятил грудь. Человечество не первое поколение как освободилось от планетной гравитации, но поза нарывающегося на драку подростка не изменилась.
В кадр вошла новая фигура. Человек в форме безопасника, руки подняты командным жестом. Филип переключился на него, заорал. Безопасник рявкнул в ответ, жестом указал: отойди к стене. Парочка отвернулась и сделала вид, что ни при чем. Молодой человек, собиравшийся вернуться и подраться, медленно отступал — не поворачиваясь спиной, в надежде, что его враги сцепятся между собой. Филип так страшно притих, что Доузу стоило усилий не отводить взгляда.
Безопасник достал оружие, и в руке Филипа возник пистолет — такой фокус дается многими часами тренировок. Дульная вспышка показалась продолжением того же неуловимого движения.
— Черт побери, — выругался Доуз.
— Дело ясное, — заговорила Шаддид. — Он слышал приказ службы безопасности. Не подчинился, выстрелил в ее представителя. Будь это кто другой, уже кормил бы собой грибы.
Доуз прикрыл рот ладонью, потер саднящие губы. Должен быть выход. Способ открутить назад.
— Как твой человек?
Шаддид ответила не сразу. Поняла, к чему он ведет.
— Стабилизировался.
— Не умрет?
— Но и гулять не пойдет, — возразила она. — Я не могу работать, если кому–то позволено стрелять в моих людей. Понимаю, что такое дипломатия, но, не в обиду будь сказано, дипломатия — ваша работа. Моя — не дать шести миллионам человек поубивать друг друга сегодня и ежедневно.
«И моя работа в том же роде», — подумал он. Говорить об этом вслух было не ко времени.
— Свяжитесь с Марко Инаросом. Он должен быть на «Пелле» в доке 65-С, — сказал Доуз вслух. — Пригласите ко мне сюда.
Под конец особенно тяжелого дня Доуз иногда позволял себе пропустить стаканчик виски и посидеть над своим сокровищем: печатным томом Марка Аврелия, доставшимся ему от бабушки. «Размышления» — мысли человека, обладавшего страшной властью: император мог казнить любого по своему усмотрению, одним словом создать новый закон, получить в свою постель любую женщину. Или мужчину, приди ему такая прихоть. Тонкие страницы заполнялись усилиями Аврелия остаться хорошим человеком вопреки вызову мира. Они не то чтобы успокаивали, но утешали Доуза. На всем протяжении человеческой истории сохранить свою мораль, не позволить чужим порокам и дурным поступкам увлечь себя за собой было печалью каждого мыслящего человека.
Доуз за десятилетия выработал собственную философию. Плохие люди есть везде. Везде есть глупость и алчность, спесь и гордыня. Приходится лавировать среди них, если не теряешь хотя бы надежду улучшить жизнь астеров. Не то чтобы сейчас дела шли хуже, чем прежде. Просто они не стали лучше. Сегодня, подозревал Доуз, будет самый подходящий вечер для Аврелия.
Марко вошел в отдел безопасности, как хозяин. Улыбка, смех, чисто животное присутствие его наполнили помещение. Сотрудники бессознательно расступались и отводили глаза. Доуз встретил Марко, чтобы проводить в кабинет Шаддид, и не успел оглянуться, как уже на глазах у всех пожимал ему руку. Этого он делать не собирался.
— Неловко вышло, — сказал Марко, словно соглашаясь с Доузом. — Я позабочусь, чтобы подобное не повторилось.
— Ваш сын мог убить моего человека, — произнес Доуз.
Марко уже сел в его кресло и развел руками — широкий жест, как будто сводивший на нет любое возражение.
— Просто ссора зашла слишком далеко. Доуз, скажешь, что с тобой такого не бывало?
— Со мной такого не бывало, — эхом отозвался Доуз, но так жестко и холодно, что Марко в первый раз изменился в лице.
— Ты ведь не станешь раскручивать это дело, а? — понизив голос, заговорил он. — У нас много работы. Настоящего дела. Сообщили, что Земля захватила «Лазурный дракон». Придется пересматривать стратегию на внутренних орбитах.
Доуз только сейчас от этом услышал и заподозрил, что Марко придерживал информацию, чтобы разыграть ее, когда понадобится сменить тему. Ну, Доуза так просто не собьешь.
— Пересмотрим. Но я вызвал вас не за этим.
Шаддид кашлянула, и Марко бросил на нее мрачный взгляд. Когда он снова обратился к Доузу, лицо его снова переменилось. Улыбка шире прежнего выражала простодушное веселье, но в глазах что–то такое, от чего у Доуза свело живот.
— Ладно–ладно, — заговорил Марко. — Бьен, койо мис. Зачем ты меня вызвал?