Пепел Вавилона
Шрифт:
— Хой, Филипито, — позвал по выделенному каналу Мирал. — Давай сюда. Вроде нашел что–то.
— Комме. Момент.
Мирал скорчился у силовой подводки к сенсорной установке. Луч его фонаря шарил по внутренней обшивке. На ней блестела короткая яркая царапина. Когда Мирал провел по ней перчаткой, осталось пятно. Значит, керамика.
— Хорош засранец, — похвалил Филип, скользя фонарем вдоль проводки. — Куда теперь?
— По следу, — бросил Мирал, карабкаясь вниз по трапу из скоб.
Доберутся до Паллады — проведут полный осмотр. Есть аппараты, вдувающие азот и аргон во все закоулки корабля и выдувающие все, что в них застряло. Но все, что можно, лучше сделать заранее. И еще, подумалось Филипу, между обшивками, кроме них, — никого. Пока идет работа, здесь самое уединенное место на всей «Пелле». Побыть одному — достаточная причина продолжать работу.
Мирал негромко, победно ахнул. Филип потянулся туда, где примостился его напарник. Мирал, сняв с пояса клещи, занялся поврежденным участком проводки, вытащил осколок и улыбнулся так, что видно было даже сквозь маску шлема. Заноза оказалась не больше ногтя, с одной стороны зазубренная, с другой гладкая.
— Большой, — присвистнув, оценил Филип.
— Си но? — согласился Мирал. — Оставь эса бастардо, носился бы здесь пулей, да?
— Одним меньше, — сказал Филип. — Посмотрим, сколько еще найдется.
Мирал, сжав кулак, согласился и запихнул осколок в карман.
— Знаешь, когда я был твоих лет? Пил тогда, я. Пил с койо, вечно толковавшим, в каких заварухах побывал. Он во многих побывал. Любил подраться, думаю.
— Угу.
Филип спустился пониже, поводил лучом по чехлу маневрового двигателя. Он не понимал, к чему клонит Мирал.
— Тот койо говорил, когда начинается заварушка, это чаще оттого, что другой ублюдок стыдится, са–са. Может, и не хочет разбивать себе кулаки, но не видит другого выхода, чтоб команда не сочла слабаком.
Филип за своим щитком шлема поморщился. Может, Мирал говорит о Церере? Филипа до сих пор иногда тревожил тот случай. Не само по себе насилие, а вспышки унижения от мысли, что девушка из бара его бросила. Ему не хотелось бы на этом останавливаться.
— Кве са, эс, — буркнул он в надежде этим и отделаться.
Но Мирал продолжал:
— Я только говорю, когда человек чувствует, что потерял лицо, да? Он скажет, чего и не думает. И поступает не так, как хотел бы.
«Я как хотел, так и поступал, — подумал, но не сказал Филип. — И снова поступил бы так же».
Но наждак пришелся по больному месту, а он уже раз сегодня повел себя как паршивый мальчишка. Лучше думать своей головой. Только оказалось, Мирал говорил вовсе не о том.
— Твой отец? Он хороший человек. Астер до мозга костей, да? Просто ублюдок Холден для него как заноза. А аллес [16] иной раз собьют с ног, и аллес потом наговорит лишнего. Не хорошо и не плохо. Так устроены люди. Не принимай близко к сердцу.
16
Всех, всякого.
Филип застыл. Обернулся.
— Не принимать близко к сердцу? — Это был вопрос. Требование объясниться.
— Да, — сказал Мирал. — Твой отец сказал, не подумав.
Филип направил луч на Мирала, осветил немолодое лицо в шлеме. Мирал сощурился, поднял руку, заслоняя глаза.
— Что он сказал? — спросил Филип.
Жилье Марко было не то что чистым — безупречным. Стены сияли свежей полировкой. Темные пятна, всегда нараставшие на скобах у двери от прикосновения сотен рук, начисто выскоблены. На мониторе ни пылинки. Сандаловый ароматизатор из воздуховода не совсем заглушал запахи дезинфектанта и противогрибкового средства. Даже шарниры койки сверкали в мягком освещении каюты.
И сидящий за монитором отец выглядел самим совершенством. Волосы чистые, идеально уложены. Мягкая каштановая бородка подстрижена так аккуратно, что наводила на мысль о подделке. Мундир будто впервые надет. Хрустит от чистоты каждой складкой. Идеально застегнут, словно своей скрупулезностью и силой воли Марко рассчитывает подтянуть по той же мерке остальную команду. Будто власть Марко над системой концентрировалась в нем самом. Каждый атом на своем месте.
С монитора говорил Розенфелд. Марко уловил слова «к любым случайностям», на которых Марко оборвал видео и обернулся к нему.
— Да? — Филип не разобрал, что слышалось в отцовском голосе. Спокойствие, да. Но у Марко имелись сотни разновидностей спокойствия, и не всякая означала, что все в порядке. Филип остро вспомнил, что после боя они еще не разговаривали.
— Пообщался с Миралом… — начал Филип, скрестив руки и прислонившись к дверной раме.
Марко не шевельнулся. Не кивнул, не отвел глаз. Под его темным взглядом Филип чувствовал себя обнаженным, терял уверенность, но отступать было нельзя. Не раньше, чем он спросит.
— Говорит, ты сказал, что это я виноват?
— Потому что так и есть.
Ответ прозвучал просто и деловито. Без горячности, без насмешки и без укора. Но Филипа словно ударили в грудь.
— Ага, — сказал он. — Бьен.
— Ты был канониром, и они ушли. — Марко хирургически четким жестом развел руками. — Что за вопрос? Или ты хочешь сказать, что ошибся я, решив, что ты справишься?
Филипу нелегко было вытолкнуть слова из горла.
— Не я загнал нас под снаряды, а? — сказал он. — Канонир, я. Не пилот. И рельсовой у меня не было, да? У пинче Холдена была.
Отец склонил голову к плечу.
— Я всего лишь сказал, что ты не справился. Теперь ты мне объясняешь, что и не должен был справиться? Что так и надо?
Эта разновидность спокойствия Филипу была знакома.
— Нет, — сказал он. И поправился: — Нет, сэр.
— Хорошо. И то плохо, что ты завалил дело. Нечего теперь скулить.
— Да, — сказал Филип, хотя на глазах у него были слезы. — Я не скулю, я.
— Так признай это. Будь мужчиной. Скажи, что завалил дело.
«Не я, — подумал Филип. — Я не виноват».