Пеппи Длинныйчулок
Шрифт:
Затем Пеппи помчалась к дому, взлетела по ступенькам на террасу, тут же вылезла назад через окно, затем на животе проползла к стремянке, которая была прислонена к стене. По стремянке она ловко взобралась на крышу, пробежала по ее гребешку, спрыгнула на трубу, поджала ногу и закукарекала как заправский петух, а потом перепрыгнула на дерево, которое росло перед домом, опустилась по стволу на землю, побежала в дровяной сарай, схватила топор, вырубила в стене доску, пролезла сквозь эту узкую щель в сад, вскочила на забор, с трудом удерживая равновесие, прошла по нему метров пятьдесят, взобралась на дуб и на самой его верхушке уселась отдыхать.
На дороге перед домиком Пеппи собралась большая толпа
Когда капитан Длинныйчулок пролезал в щель в стене сарая, случилось то, что не могло не случиться: он застрял и не мог двинуться ни вперед, ни назад. Все дети бросили игру и собрались у сарая, чтобы поглядеть, как Фридольф вытаскивает капитана из стены.
– Жалко, это была очень веселая игра, – с довольным видом сказал капитан, когда ему, наконец, удалось высвободиться. – А чем мы теперь займемся?
– А ну, капитан, – сказал Фридольф. – померьтесь силой с Пеппи, нам так хотелось бы на это поглядеть.
– Отличная мысль! – воскликнул капитан. – Но вот беда – моя дочь становится сильнее меня. Томми стоял возле Пеппи.
– Пеппи, – шепнул он, – когда ты была Джоном, я очень боялся, что ты полезешь в дупло нашего дуба. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал про наш тайник, даже если никогда больше не придется туда лазать.
– Нет, что ты, это будет наш секрет! – успокоила его Пеппи.
Отец Пеппи взял железный лом и согнул его пополам, словно он был из воска. Пеппи взяла другой лом и проделала то же самое.
– Такими вещами, папа, я забавлялась, когда лежала еще в колыбели, – сказала она. – чтобы хоть как-нибудь скоротать время.
Тогда капитан снял с петель кухонную дверь и положил ее на землю. Фридольф и семь других матросов встали на дверь, а капитан поднял ее и десять раз пронес вокруг лужайки.
Тем временем уже совсем стемнело, и Пеппи зажгла несколько факелов – волшебным дрожащим светом озарили они все вокруг.
– Теперь я! – крикнула Пеппи, когда отец опустил дверь с матросами на землю.
Пеппи поставила на дверь лошадь, усадила Фридольфа и еще трех матросов, они взяли к себе на колени по двое детей каждый, причем Фридольф выбрал Томми и Аннику. Когда все заняли свои места, Пеппи легко подняла дверь и пробежала с ней вокруг лужайки двадцать пять раз. Это зрелище при свете факелов было совершенно необычайным.
– Да, дочь моя, – сказал капитан, – ты действительно сильнее меня.
Все сели на лужайку, Фридольф заиграл на гармони, а матросы стали петь свои прекрасные песни. Потом дети танцевали под музыку, и Пеппи, схватив два факела, танцевала азартнее всех.
Праздник кончился фейерверком. Пеппи стреляла из ракетницы, по небу рассыпались огни, и получались удивительные фигура всех цветов радуги. Гремели выстрелы ракетницы, трещали разрывающиеся ракеты. Анника сидела на террасе и глядела на небо, озаренное пестрыми вспышками – это было очень интересно и красиво. Роз она в темноте различить не могла, но ночной воздух был насыщен их благоуханием. Все было очень хорошо, даже просто волшебно, если бы… если бы не… Аннике казалось, что какая-то ледяная рука схватила ее за сердце. Что будет завтра? И все каникулы? И вообще всегда? В вилле «Курица» больше не будет Пеппи, и господина Нильсона тоже не будет, и на террасе не будет стоять лошадь. Они не будут ездить верхом, не будут ходить с Пеппи на экскурсии, не будут вместе проводить вечера на кухне, не будут лазить на дуб, на котором растут бутылки лимонада. Впрочем, дуб, конечно, останется, но Анника смутно понимала, что с отъездом Пеппи там перестанут расти бутылки лимонада. Что они с Томми будут завтра делать? Играть в крокет? Каждый день играть в крокет? Анника горько вздохнула.
Пир был окончен. Все дети, поблагодарив хозяйку, попрощались и разошлись. Капитан Длинныйчулок отправился со своими матросами на «Попрыгунью». Он считал, что и Пеппи должна пойти с ним. Но Пеппи сказала, что хочет провести эту последнюю ночь в своем домике.
– Завтра ровно в десять утра мы поднимем якорь, смотри не опаздывай! – крикнул капитан уже с дороги.
И вот Пеппи, Томми и Анника остались одни. Они сели на ступеньки терраске и долго молчали.
– Вы можете приходить сюда и играть здесь, – прервала наконец молчание Пеппи. – Я повешу ключ на гвоздь за дверью. Вы можете брать все, что лежит в ящиках моего секретера. И я поставлю стремянку к дубу, чтобы вы могли и без меня на него взбираться. Боюсь, правда, что бутылки лимонада на нем расти не будут – год выдался неурожайный.
– Нет, Пеппи, – серьезно сказал Томми, – мы никогда больше сюда не придем.
– Никогда, никогда, – подхватила Анника и подумала, как тяжело ей будет проходить мимо домика Пеппи. Вилла «Курица» без Пеппи – это и представить себе было невозможно, и снова Анника почувствовала, что ее сердце сжимает холодная рука.
VIII. Как Пеппи отправляется в плавание
Пеппи тщательно заперла дверь своего домика, а ключ, как обещала, повесила на гвоздь за дверью. Потом она снесла с террасы лошадь – в последний раз сносила она ее с террасы! Господин Нильсон уже сидел на ее плече, и вид был у него растерянный. Он прекрасно понимал, что происходит что-то серьезное.
– Пожалуй, все готово, больше делать нечего, – сказала Пеппи. Томми и Анника кивнули. И в самом деле, все было готово.
– Еще много времени, – сказала Пеппи, – пойдемте пешком, чтобы не приходить слишком рано.
Томми и Анника снова молча кивнули, и все они двинулись в город. В порт. Туда, где стояла «Попрыгунья». Лошадь трусила рядом с ними.
Пеппи бросила прощальный взгляд на виллу «Курица».
– Милая развалюха, – сказала она, – блох в ней нет, и вообще жить там было прекрасно. Не знаю, смогу ли я это сказать о негритянской хижине, где мне теперь придется поселиться.
Томми и Анника по-прежнему молчали.
– Если в моей хижине будет много блох, – продолжала Пеппи, – то я начну их дрессировать. Я помещу их в коробку из-под папирос, а по вечерам буду с ними играть в «Последняя пара, беги». Может быть, мне даже удастся повязать им на лапки бантики. А двух самых верных и милых блох я назову «Томми» и «Анника». И они будут спать со мной в постели.
Но и после этого рассказа Томми и Анника продолжали молчать.
– Что это на вас нашло? – рассердилась Пеппи. – Имейте в виду, что молчать так долго просто опасно. Если язык не двигается, он быстро вянет. В Калькутте я встретила однажды одного кафельщика, он все молчал и молчал. И вот с ним случилось то, чего не могло не случиться. Как-то раз он должен был мне сказать: «Прощай, милая Пеппи, счастливого тебе пути, благодарю тебя за время, которое мы провели вместе!» А теперь угадайте, что случилось? Он попытался выговорить эту фразу, но не смог, лицо его исказилось в страшной гримасе, потому что все косточки челюсти заржавели, и мне пришлось смазать его машинным маслом. И тогда рот его открылся и он с трудом пролепетал: «У бу у му». Я поглядела ему в рот, и знаете, что я увидела? Язык, похожий на увядший лист! И до самой смерти он, бедняга, не смог произнести ничего, кроме «У бу у му». Будет очень печально, если с вами случится то же самое. Попробуйте, пока не поздно, быть может, вам еще удастся выговорить: «Счастливого пути, милая Пеппи, спасибо за то время, которое мы провели вместе!» Ну, попробуйте!