Перебежчик

Зубков Алексей Вячеславович

Старший — круглолицый и широкий в кости, но без выпирающего живота, выглядит лет на сорок пять. Второй по статусу, а это сразу видно, — лет тридцати пяти, лицо умное и руки с длинными тонкими пальцами, как у пианиста. Вроде бы, высшее образование на лице написано, но лицо несимметричное, левая половина выглядит старше, чем правая. И руки, если взглянуть внимательно, как у человека, который чаще работает топором, чем пером. Третий — совсем неопределенного возраста, ходит согнувшись, как обезьяна. Четвертый явно отличается от первых троих.

Те чувствуют себя уверенно, а он боится. Внешне больше похож на Дока Джонсона, чем на своих спутников, только постарше лет на десять и потолще килограммов на двадцать. Лицо и руки горожанина, редко выходящего на улицу. Недавно его, наверное, до дворника понизили, еще похудеть не успел. Или это он уже сколько-то похудел?

Оба норвежца остались стоять в стороне, как будто переговоры и обмен не их дело.

— Доктор Джонсон? — спросил старший из русских со страшным акцентом. Даже не с акцентом, а по-русски.

— Yes, — ответил Док.

— Бумаги? — сказал русский.

— Documents, — перевел Уинстон.

Шон и Мартин вытащили рюкзак Дока, развязали и поставили у машины. Джонсон достал толстую папку-скоросшиватель и подал русскому.

Русский передал папку своему товарищу слева, тому что помоложе и поинтеллигентней. Тот бегло пролистал.

— Формулы медицинские. Лепила.

— Do you speak English? — спросил Джонсон. Он ощутимо боялся этих людей.

— Чо он сказал? — спросил русский.

— Спросил, базарим ли мы по-ихнему, — ответил тот, который взял папку.

— А мы чо?

— Базарим немного, — русский с папкой повернулся к Джонсону, — Йес. Кам ту ас.

Шон вытянул руку, преграждая путь Доку.

— Professor Smirnoff? — сказал Шон, подражая русскому.

— Я, — сказал четвертый из русских.

— Documents?

Третий из русских сбегал в дом, вынес два чемодана, положил перед Шоном и открыл. Он делал все подчеркнуто услужливо. Как стоящий на несколько ступенек ниже первых двоих.

Шон посмотрел на Уинстона. Уинстон присел у чемоданов, потрогал сверкающие стержни и винты, достал папки на завязках с машинописными листами. «Аппарат Илизарова. Комплектность поставки», «Аппарат Илизарова. Руководство по эксплуатации». Пролистал. Кроме русского текста, далее шли иллюстрации с руками и ногами, заключенными в клетку из вот этих стержней потолще и с резьбой и проткнутыми вот этими стержнями потоньше.

— Okey, — сказал Уинстон, соблюдая сложившийся минималистический стиль.

— По кайфу, — перевел русский переводчик. Уинстон по произношению понимал, что речь русская, но слова «лепила» и «по кайфу» ему ничего не говорили. Скорее всего, русские теневики специально говорили на своем жаргоне, который ни во флотском радиоперехвате не встретишь, ни на официальном радио.

Шон хлопнул по плечу Джонсона, и тот пошел к русским. Навстречу ему двинулся Смирнов. Уинстон закрыл чемоданы.

— Ни с места! — раздался голос откуда-то, — Don`t move!

С разных сторон вокруг

точки переговоров откуда-то появились вооруженные солдаты. Из-за деревьев, из-за построек, из кустов.

Один офицер и шесть солдат, вооруженных легко узнаваемыми автоматами Калашникова с примкнутыми штыками. Все семеро выглядели не вполне европейцами. Евразия как она есть. Странно, что они все одеты в шинели, как обычная пехота, и вооружены старыми автоматами с деревянными прикладами. Разве брать шпионов не должен какой-то спецназ в камуфляже?

Русские подошли поближе.

— Руки в верх! Бросай оружие! — скомандовал офицер на не очень чистом русском, — Hands up! Weapon down! — повторил он на ужасном английском.

Солдаты положили всех на землю, всех по очереди обыскали, распихали по карманам конфискованные пистолеты, патроны и ножи. Офицер на двух языках приказал встать и идти.

— Я гражданин Евросоюза! — возмутился профессор Смирнов, — Меня похитили!

— Sha-gai–sha-gai, — офицер толкнул профессора сзади в плечо, — Shi-pi-on.

Уинстон с трудом понял, что говорит этот азиат.

— Кому шпион, а кому и Александр Семенович! — ответил Смирнов.

— Арекусанда…

— Япошки! — крикнул профессор и бросился на офицера.

Сию секунду на солдат набросились русские, а секундой позже и Шон с Мартином, и даже профессор Джонсон. Норвежцы же бросились бежать. Уинстон замешкался. Восемь теневиков против семи откуда-то взявшихся японцев. Семь пар бойцов и тупо стоящий англичанин.

Впрочем, еще миг, и стало понятно, кому надо помочь. Профессор Смирнов превосходил офицера в массе раза в полтора, но тот, похоже, умел ронять оппонентов из положения «держа друг друга за руки». Японец удивительно ловко плюхнул Смирнова на бок и выхватил из-за отворота шинели слегка изогнутый клинок длиной в локоть.

Уинстон налетел на японца в процессе доставания клинка. Не надо думать, надо бить. Японец левой рукой прикрылся от первого прямого в лицо, но пропустил второй. Под кулаком англичанина скромный японский нос хрустнул, сплющился и брызнул кровью.

Тут же Уинстон перехватил кисть офицера, чтобы заблокировать клинок. Японец легко вывернулся, полоснув противника по груди. Бритвенно-острое лезвие легко прошло через бушлат, свитер и рубашку. Боли не было, просто вдруг под курткой стало мокро.

Уинстон сделал шаг назад. Японец шагнул за ним, опустив свою карманную саблю для укола в сердце.

Упавший Смирнов рванулся сразу с земли, толкнул офицера плечом в бедро и сбил его с ног. Тут же попытался схватить врага за лодыжки. Уинстон подскочил чтобы попинать упавшего, но японец отмахался от него кинжалом, не дав даже приблизиться.

Зато на русского профессора офицер даже не махнул, и Смирнов не упустил момента ударить его кулаком между ног. Японец вскрикнул от боли, а профессор, развивая успех, что есть силы схватил его за штаны пониже ширинки и что-то там хорошо ущемил.