Перебирая фотографий ворох...
Шрифт:
Остальное всё детали… Faifer
Я – целую Ваши плечи… Ну, и прочие детали…
обстановки.
Зимний вечер, ужин, водка, цинандали.
Вечер
дымно-серой кошкой
примостился на колени.
Ветер,
дождик за окошком.
На лице играют тени
от горящего камина
и от слов, что не сказали…
Ваши губы – цвет кармина.
Это цвет моей печали.
Я…
Целую Ваши плечи,
ну, и прочие детали…
обстановки. Зимний вечер (в Гаграх)…
Ужин. Цинандали,
водка.
Дымно-серой кошкой
примостился на колени
вечер.
Дождик за окошком.
На лице играют тени
от горящего камина
и от слов, что не сказали
мы друг другу.
Цвет кармина.
Губы, прочие детали…
* * *
Что-то в мире не так… Говоришь, ко всему привыкают?
Не хочу привыкать! Как к свиданиям только по средам,
Как к "дежурным" цветам… Дежа вю – это с каждым бывает?
Я отвыкну… Отвык… Может, даже сегодня уеду…
От себя убежать… От тебя? От неловких признаний?
Лишь на кончиках пальцев… дрожит ощущение лета.
Они помнят тепло твоей кожи, как зорькою ранней
Я коснулся лица… Где сейчас ты, любимая, где ты?
А в Лавке Радостей – опять переучет
Когда ты станешь мне родным,
Я перестану быть влюбленной.
Так лист, на солнце опаленный,
Теряет свежий цвет зеленый,
Переставая быть живым.
ЛИЛИТ (Когда ты станешь мне родным)
Есть несколько моментов, что всегда
всё усложняют. Делают ранимей
и беззащитнее. Вот ты сказала: – Да…
Что будет дальше?
Или, став любимой,
вдруг понимаешь – изменился он…
Проверку близостью – не выдержали оба…
И только в сказках есть любовь до гроба.
Что вместо классики порой звучит шансон,
что часто близость – вроде суррогата,
лекарство от печали и тоски…
Банальной прозой на ковре его носки…
Вино по цвету вдруг напомнит сок граната
и отвлечет тебя. Наверно, отвлечет…
А в Лавке Радостей – опять переучёт…
А в Лавке Грусти – места маловато.
Она послала, он выдохнул и пошёл
Она послала...
Он выдохнул и пошёл…
Привычной дорогой – виски с игрою в покер.
Нервно кусала губы:
– Упрямый, осёл…
Полшага до нервного срыва – ему всё похер!
О стену разбить бокал, а за ним – другой!
Хотелось метаться и рвать…
Накатили слёзы…
и высохли слёзы…
В сердце вошел покой.
Открыла окно и чистый ворвался воздух.
Отплакалась…
Пустота.
Значит, всё пройдёт.
Наутро посмотришь в окно –
небо будет чистым.
Нальёшь себе чай, добавишь лимон и мёд.
Елена, прости,
забудь своего Париса…
Остывший чай горчит
…в тяжёлых чашках стынет горький чай, подёрнутый молчаньем, словно плёнкой…
сожму виски, смогу не закричать, качая боль, как спящего ребёнка…
уйдёшь? иди…
Анна Рубинштейн
– Какая дурь…
– Какая благодать!
Намаялась душа и отлетела. Нет, ненадолго…
Телу надо спать – и сжалилась душа над этим телом.
И взгляд погас,
и будто пелена
н а б р о ш е н а,
н е п р о ш е н а,
нежданна.
Остывший чай горчит. Она бледна.
Ты знала всё заране, донна Анна.
– Уйдёшь? Иди…
Как звонка тишина,
распластанная по пустой постели