Перед рассветом (версия не вычитана)
Шрифт:
— А я думал, ты за шлем обиделась. Лорн, он по своему всё сделал, я иначе говорил.
— Так получилось даже лучше… Мастер есть мастер. Кстати, а почему Дэффид послал за шлемом тебя, а не одну из моих сестричек? И не Кейра?
— Это потому, Учитель, что послал меня за шлемом вовсе не Дэффид. А сам король!
Вот, значит, как. Интересно. Значит, Гулидиену, и правда, очень нужен был этот парад, и эта пыль в глаза. Шлем отдавать обратно не хотелось. А принять чужое оружие… Впрочем, король всё ещё должен десять золотых за найм рабочих. Теперь будет должен семь.
Сразу после парада начался пир. Погода не подвела,
А ведь завтра — праздник Мабона, в Ирландии именуемого Энгусом. Бога Солнца и мужской силы. Снова большая обжорка… Клирик с тоской представлял, как жуёт зелень, когда все кругом набивают желудки действительно вкусными вещами. Одно радовало — по чужим домам в день Мабона ходить было не принято. Защита пропадает. Так что в трактире будет пусто. Семейный день. Отдохнуть, поговорить…
Потому король и начал пир около полудня. Чтобы успеть до наступления праздника бирюков.
Саксы за столом против ожидания вели себя очень воспитанно. Даже ели ложкой и ножом. До вилок у них, конечно, не дошло пока… Граф Окта ловко поддерживал разговор ни о чём да хвалил диведское войско — за те десять дней, что он в Кер-Мирддине, с королём обговорил всё, что только возможно, и теперь ему остаётся только ждать, пока соберутся верхушки всех кланов западной половины южной Камбрии. Одиннадцать валлийских, да двенадцатый ирландский, королевский. От каждого прибудут человек по пяти-семи. Всего — около семидесяти. Заседать примутся неторопливо, этак с месяцок провозятся. И всё это время Дэффиду их кормить, поить, обеспечивать жильём. Бесплатно. Сплошное разорение.
Король расспрашивал про мангонель, граф Окта интересовался колесницей — и оба получали ответы туманные и нечёткие. Небо темнело, мир вокруг наполнялся красками. Собеседники, наконец, достаточно захмелели, чтобы продолжить разговоры между собой, не обращая внимания на скучающую Немайн.
Клирик тихонько отодвинул стул, встал, намереваясь уйти способом вероятного противника. Но мир вдруг поплыл перед глазами, краски вымылись. В уши хлынула ватная тишина. Сердце сдавило, как в кулаке — до брызг, до пронзительной боли. Клирик попытался крикнуть — и не смог толком вдохнуть, густой воздух не шёл в лёгкие. Вокруг суетились. Полупрозрачные тени. Король. Дэффид. Мэтр Амвросий. Хороший врач, но решится ли хоть на что-то с организмом нечелевека? Воздуха в груди не оставалось, но лёгкие чуть-чуть расширились. Понемногу возвращались звуки — неправильные, непривычные, словно каждое слово било в барабан. Глаза слипались.
— Пульс чёткий, — голос Брианы, — но медленный очень. Раза в два медленнее обычного. Яд?
Что бы это значило? Клирик вспомнил одну из глав руководства — но этого просто не могло быть! Он же делал всё правильно… Но если это не то, о чём было сказано в руководстве — то что угодно. Разнообразные болезни, косившие
— Не яд, — даже не шёпот. Но Бриана, как будто, умеет читать по губам, — Болезнь. Меня — вон из города. Под крышу. Немного еды, воды. Кто заболеет — так же. Если многие — покинуть город, но недалеко. Карантин, посты, жёлтый флаг…
Торопился, боясь потерять сознание. Которое не уходило. Сердце заполнила боль, голову кружил безумный страх смерти, который только и положен полубессмертному существу. Сверху переговаривались.
— Яд. Наверняка, — мэтр Амвросий.
— Зачем жёлтый флаг? — король.
— Жёлтый — цвет предательства, кажется… — Гваллен.
— Или замена золотого.
— Если яд — понятно…
— Под крышу сказала…
— К нам, — Бриана.
— Имя назвала?
— Сказала — Карантин. Римлянин? Причём тут римляне?
— А ведь уже вечер! — Анна, — Наступил день Мабона… Твари прожорливые, да вы ж её убили! И не к врачу — в церковь! Быстреее, быстрее…
Небо заливало тьмой. Это было неправильно! Ведь так старался, инструкцию соблюдал до буквы… Но — похоже началось то, из-за чего он так тщательно её и соблюдал. Или нет?
Свет померк. Понемногу уходили звуки… И всё-таки Клирик сумел выдавить из себя членораздельные слова.
— Анна.
— Наставница?
— Пойдёт кровь — хорошо. Выживу. Нет — плохо. Умру — сжечь. Не подходя.
— Я прослежу.
Звуки ушли. Потом ушло и осязание. Осталась только боль. Уже не связанная с сердцем, радужная, переливчатая, разная…
Скамью вытащили с задних рядов, подтащили ближе к алтарю, чтобы получилось почётнее. Анна затаила дыхание, ожидая, что наставница встанет — священные своды прекратят влияние Мабона, и сида оживёт. Но — воздух вырвался из лёгких раз, и другой, и третий — а Немайн продолжала молча лежать. Глаза открыты, только помаргивают изредка, уши ворочаются, будто прислушиваются к нездешнему.
— Яд, — это подло, — заметил оказавшийся за плечом Эгиль, — узнаю, кто — убью. Если окажется бог — убью бога.
— Как? — у Анны опустились руки. Казалось, из жизни, вместе с наставницей уходит цвет… Можно вернуться к мужу, можно снова стать обычной главной ведьмой клана. Безо всяких конкуренток… А толку? Всё это было в прошлом, было, прошло, отрезано петушиной кровью. А того, что должно стать — и не оказалось. Не окажется, если Немайн сейчас уйдёт.
— Из камнемёта. Я сделаю. Оружие богини…
— Оружие христианки, — преосвященный Дионисий был мрачен, — она отходит?
— Не знаю. Она успела сказать, что может выжить. Но до следующего вечера ей лучше быть здесь…
— Здесь-то на неё никто не покусится.
Вот и все мечты о кардинальской шапке. А так всё шло хорошо! Язычники-саксы были от августы в восторге. Можно было надеяться через неё зацепить самого упрямого язычника на острове — короля Пенду. И получить уже не епархию — диоцез. Но…
— Я не знаю, кто это сделал, но он должен быть пойман и наказан, — объявил епископ, — и если это христианин, я его немедленно отлучу. Пусть даже заочная формула интердикта и не будет включать имя.