Перед рассветом (версия не вычитана)

Коваленко Владимир Эдуардович

Из дверей осторожно выглянул другой стражник.

— Спёртый там внутри воздух, — сообщил, — так что сэр Таред отпустил меня продышаться на минутку. А я и говорить-то не умею. Одно скажу — если протоколист пишет это не дословно, а казённо — гореть ему в аду. Сида наша, конечно, подарочек ещё тот. Но римский епископ… Кремень человек! В общем — свидетели выйдут — их и мучайте, а я говорить не мастак. Больной желудок, говоришь? Ну ладно. Переживет сицилиец, если при нём твои родители пожуют. Заходи. А мене пора обратно на пост.

Ну вот, началось. А чем закончится?

Когда

Клирик вступил в витражные лучи, пришло ощущение, что сон не ушёл до конца, и всё вот это — происходит хотя и с ним, но не совсем на самом деле. Стало легко и радостно, как будто он играл в очень хорошую ролевую игру. Что попишешь — любил он романскую и готическую архитектуру. Ещё с политеха. А дневную церковь глазами сиды ещё не видел. Яркий дневной свет, из-за которого на улице приходилось щурить не то что веки — брови, который через веки пробивался яростной красной пеленой, пройдя сквозь цветное и самую малость мутноватое стекло стал ощутимо мягким и нежным. Об этот свет хотелось ласкать глаза, как кожу — о соболий мех.

Епископ Теодор оказался одним из свидетелей. Под которыми в юстиниановом кодексе понимались не только те, кого собирались опросить, но и достойные уважения люди, которые должны подтвердить, что суд проведён в честно и правильно. Разумная мера во времена, когда и одного грамотного человека на сотню найти нелегко. Он заметил блаженное состояние Немайн одним из первых. Прищурился, словно пытался рассмотреть что-то выше её головы. Остальные просто любовались. Казалось, ангельская природа сиды вот-вот окончательно вырвется наружу. И неприятное разбирательство станет нелепым и ненужным…

— Такого уродства я ещё не видел!

Клирик опустил взгляд с хрустальных высей райского небосвода. Рядом галкой суетился человечек с бровями домиком и быстрыми птичьими глазками. Окончательно сходство с птицей придавали огромные ярко-красные ступни в грубых сандалиях. С утра было холодно. Но даже на этого гуся приходилось смотреть снизу вверх! Епископ Теодор шумно — и возмущённо выдохнул. Римлянин — который оказался сицилийским греком — зачем-то позволил одному из своих грачей сломать ситуацию. Свет на лице сиды погас. Лицо судьи оставалось каменным. Впрочем, на любой камень найдётся резчик, и даже алмаз точат другим алмазом. Немайн на глазах превращалась в кусок мрамора… Нет, даже льда!

— Прошу занести факт беспочвенного оскорбления подсудимой служителем суда в протокол, — словно скрип сжимаемых перед вскрытием реки льдин. Разумеется, по-латински. Камень разлепил губы в ответ.

— Брат Фома всего лишь констатирует факт и выражает изумление.

— Извольте занести. Делопроизводство при судебном заседании, к сведению высокого суда, является не колдовским ритуалом, но средством обеспечения справедливости. И ведётся для того, чтобы, после должного рассмотрения бумаг, неправедный судья подвергся каре. Я настаиваю на том, чтобы в бумагах суда было отмечено, что по меркам моего народа я не имею физических недостатков, достойных упоминания. Беспочвенное оскорбление подсудимой — отличное начало поиска справедливости, не правда ли? Также, высокий суд, я желаю объявить, что я та, кого вы ждёте. Доброго дня и здоровья желать не буду, на первое не надеюсь, второе меня сейчас не заботит. Кстати, вот.

Если свидетели — на скамьях, переставленных вдоль нефа,

боком ко входу, то суд устроился перед алтарём. Длинный стол. За ним несколько бенедиктинцев. Орден приветствует коллегии. Все черны, как вороны… Только плечи епископа охватывает белый — дорогой — плащ, на плаще горят крестообразные вышивки. Именно так Камлин описывал папский паллиум. На голове — круглая шапочка, вроде тюбетейки. Епископ Дионисий. Ранее Мессинский, теперь уже Пемброукский. На Теодора не похож. Жердина в рясе. То ли аскет, то ли порода такая. Похоже, аристократ. У простонародья на Сицилии классического профиля быть уже не должно. А этого хоть под стены Илиона оправляй. Вот перед ним и легла золотая номисма. Из собственного запаса, с профилем Юстиниана-законника. С намёком, так сказать.

— Это, надо полагать, судебный взнос со стороны обвиняемой? — Дионисий бесцеремонно разглядывал стоящее перед ним существо. Уши, позвонки, пальцы… Всё, что описано в отчёте восхищённого врача. Плоть! Лоб — дорийская колонна. Взгляд… Показалось, или глаза — огромные, чуть усталые, чуть настороженные — старше тела? Не вечные, ангельские. Взрослые, — Но взнос полагается платить при рассмотрении дел, стоящих более двухсот солидов.

— Моя жизнь дороже.

На сдвинутых к боковым стенам нефа скамьях, где сидели свидетели, возникло некоторое оживление. Обсуждают цену? Двести солидов — вира больше, чем за «свободного» человека. То есть фермера, подлежащего призыву в ополчение. Уже простой горожанин, принятый не только кланом, но и коммуной, дороже. Мастер — иной разговор. Рыцарь — тем более.

— Кодекс Юстиниана не признаёт денежной оценки человеческой жизни.

— Но это не означает, что она дешева.

— Спасителя Иуда продал всего за тридцать милиарисиев. Ты считаешь себя дороже?

Епископ Теодор поморщился. Дионисий играл. Играл не то, чтобы грязно — некрасиво. Сказал бы это франкам! Тюкнули бы по темечку и скинулись на виру… За епископов вира большая. Но большой, богатый и знатный род — потянет.

— Для Иуды? — подсудимая хихикнула, — Для Иуды, полагаю, я и обола медного не стою. Но я ожидала, что приду на суд епископа, а не прокуратора. Честно говоря, не готова я к мученичеству. Кстати, протокол ведут? Я за что деньги плачу, в конце-то концов?!

— Успокойся, дочь моя, хотя процесс ещё не начат, невежливое восклицание брата Фомы и наша дискуссия о необходимости внесения платы за процесс будут занесены в бумаги должным образом. Для начала тебя надо привести к присяге.

— Ну, спор-то ты устроил. И я должна услышать формулу обвинения прежде, чем принесу присягу.

— Обвинения несут характер подозрений.

— И я должна доказывать, что подозрения необоснованны? А почему не наоборот?

— Настоящий суд не исходит из презумпций. Его цель — установление истины.

Клирик рассматривал епископскую наградную регалию. Знак особого благоволения Папы. Человек, которому выпала миссия на край света, шанс подчинить ещё одну христианскую страну власти Рима. Христианскую! Пусть и верующую чуть иначе. Так что, если текущая политика римской курии вменяема, в Уэльс приехал не фанатик, такие в охотку отправляются к язычникам, а политик. Очень сильно невыспавшийся политик. Несмотря на ночной дождь за окном. Или круги под глазами у него ещё от морского путешествия?