Перед рассветом (версия не вычитана)

Коваленко Владимир Эдуардович

Тристан, например, ожидал увидеть на голове Немайн чего-нибудь с крылышками или рогами — как у норманнского вождя или древних героев. На худой конец, примирился бы с римским продольным гребнем или валлийским плюмажем из крашеного в красный цвет конского волоса. И очень разочаровался, увидев на Немайн обыкновенный рыцарский шлем. Тот же, что на испытаниях. Типовой. И даже купленный в оружейной лавке, а не заказанный у Лорна. Полоски железа накрест, оголовье, сверху кожа. И это всё?

— Хоть бы личину сделала, — заметил он, — и красиво, и защита.

Большая, чем нащёчники.

— Заведу парадный шлем — сделаю с личиной, — согласилась Немайн, — а для боя, чем неприметнее, тем лучше. Воины не будут путать простую ополченку с командирами.

На словах "простая ополченка" Тристан громко и возмущённо фыркнул. Боевая колесница, два дружинника-варвара. Вполне достойно для благородной воительницы. Даже для младшей дочери хозяина заезжего дома — хотя такие-то в походы обычно и не ходят. Их дело — трактир оборонять. Обычный же рыцарь довольствуется учеником-оруженосцем или парой лёгких всадников, наполовину слуг, наполовину товарищей. И пусть норманны — всадники номинальные, драться будут пеше, но уж лёгкими-то их не назовёшь.

— Почему ты не хочешь взять меня в поход? Братья становились оруженосцами в четырнадцать лет — и тогда были меньше и слабее рыцарей настолько же, насколько я мельче и слабее тебя.

Вот и обучай таких вычислению пропорций.

— Моим оруженосцем может быть только девочка.

— Почему это?

— Ну подумай… Могу даже притчу в стихах рассказать, — Клирик мысленно извинился перед Киплингом, -

"Я отошла сделать это не там же, где вся солдатня.

И лучник саксонский меня на тот свет отправил.

Я думаю, вы не правы, высмеивая меня.

Погибшую, не нарушив приличия правил."

Тристан засмеялся. Немайн улыбнулась в ответ.

— Ты хочешь сказать, она тебя в это время щитом прикрывать будет?

— А я её. От стрел, пуль и нескромных взглядов. А заодно спать в одной палатке, трястись весь день бок о бок…

— Но норманнов ты берёшь.

— Они воины. Хорошие воины. А тебе нужно ещё многому учиться. Не волнуйся. На твой век битв хватит. Успеют надоесть.

— Братьям не надоели.

— А ты у кого постарше спроси. У Лорна. У Дэффида. У сэра Эдгара даже.

— И особенно у сэра Олдингара!

Да, этому лубок ещё не скоро снимут. Нога не рука, срастается дольше.

— Особенно… Я тоже, видишь, не избежала. Ну, свидимся.

Хоть с мальчишкой можно без обнимок! Сёстры чуть не задушили. Ну, приятно. Но — захотелось остаться. И спать. А почему нет? Колесница идёт медленно, римская дорога ровная, а рессоры перетягивать ещё не скоро… Немайн поёрзала-поёрзала, да и засопела. Тихонько и очень заразительно…

Клирик хорошо знал эту ложу. Почему не партер? Уходить не так удобно. И потому, что партер дороговато выкупать целиком.

Против обыкновения, Клирик был один. Хотя как раз переживал высший миг романа с очаровательной блондинкой, ради которой собирался вновь окунуться в подзабытый со студенческих

времён мир сетевых ролевых игр. Но иногда мужчине требуется рядом не заботливый щебет женской ласки, и даже не молчаливая надёжность друга, а всего-навсего — пустые кресла по всей ложе и предвкушение знакомого чуда.

Знакомого, да. Клирик слушал эту оперу не в первый раз, и не в десятый. В пятидесятый было б вернее, а если добавить записи, которые ему присылали знакомые изо всех уголков земного шара, выходило, что и в тысячный. Впрочем, вся опера, знакомая наизусть, волновала его слабо. Он ждал любимых арий — как откровения.

Увы, иногда самые невинные капризы, причём оплаченные едва ли не месяцем любимого, восхитительного, но всё-таки утомительного и нервного труда, оказываются испорчены грубостью окружающего мира. На секунду Клирик остро пожалел, что не отдал ещё двух недель за присутствие у дверей ложи хорошо проплаченного охранника. А лучше нескольких. Потому что через одного эта харя могла и пройти… Затем сообразил, что на разговор у него не менее десяти минут, и успокоился. Пока пели неинтересное.

— Я, кажется, просил и предупреждал, чтобы меня не беспокоили. И именно поэтому снял ложу, — бросил, не повернув головы, — потому предупреждаю: у вас минута. В чём дело?

Слушал ровно минуту. Не потому, что обладал точным чувством времени. Просто давно определял по музыке хронометраж спектакля. Тогда — в реальности — Клирик позволил себя уговорить, и самолёт потащил его в Канберру. Спасать Тасманийский туннель. Но во сне…

— Я вас предупреждал. Предупреждал, что этот день у меня занят, — сообщил он наконец, — Упущенную выгоду, если желаете, отнесите на мой опцион.

Вошедший позеленел. Лицо приняло цвет пиджака. Что ж, приличные люди в зелёных пиджаках — тем более в клетку — в оперу не ходят. И это — замгенерального… Увы, поветрие пятницы как дня неофициальной одежды, захлестнуло даже самые высокие скалы. То, что было задумано как облегчение дресс-кода, привело к формированию дополнительного делового костюма — пятничного. Соблюдение корпоративного правила пытались навязать и Клирику. Тот, разумеется, явился в спецовке, нарочито перепачканной мелом. Причём сначала хотел вымазаться в масле, но вовремя вспомнил, что для многих сотрудников стоимость пятничного костюма ощутима.

— Но…

— Если вследствие нашего разговора генеральный вас уволит, отлично. Я рекомендовал бы ему не заполнять вакансию. Большое количество заместителей часто принимают за свидетельство некомпетентности.

— Хм. Хотел бы я знать, почему мне сейчас смешно? Хотя я должен чувствовать раздражение?

— Это оттого, что я кругом не прав, — объяснил Клирик, — но сейчас я склонен наслаждаться прекрасным. И поступать склонен не правильно, а красиво.

— Там же люди…

— Вешать мне лапшу не надо! Людей в туннеле мало, и для их спасения совсем не необходим я. Говорим люди, подразумеваем оборудование, а? В первую очередь щиты… Кстати, время выходит.