Перед стеной времени
Шрифт:
Идея загробного возмездия сохраняется по сей день, в том числе и там, где представления о потустороннем мире сильно сдали позиции. Страх посмертного суда – одно из лучших средств удержания людей в узде, часть фундамента, на котором стоит государство. Покончив с этой боязнью, материализм снес декорацию, ограничивавшую взгляд. Там, где он выступает в качестве официальной доктрины, неизбежно нарастание посюсторонних тревог. Ну а для того чтобы сделать видимым дальнейшее, ему придется сначала оправдать свое название, то есть добраться до самой глубины, до праосновы материи. Там человек человеку больше, чем христианский «ближний». Там близость превращается в идентичность: «Это Ты».
Здесь уместно вспомнить знаменитое ницшевское: «Бог умер». Эти завершающие слова равноценны троекратному удару
Не нужно искать страх в первобытности. Гораздо более осязаемые его проявления найдутся в многочисленных слоях как мифического и магического, так и исторического мира, особенно в современности. Тому есть множество причин. Тот, кто сегодня бесстрашен, должен быть очень силен. В прежнем изобильном мире, где жизнь не ведала ни границ, ни бережливости, страха было меньше, чем во времена, наступившие после того, как землю распорол первый плуг, а жилище обступила первая ограда, – ничто не может быть очевиднее. Рем перепрыгнул через городскую стену и за это был убит Ромулом – вот один из путей гибели свободы.
У германцев бесстрашный дух прежней вольности сохранялся вплоть до великого переселения народов. Кто не боялся смерти, мог быть на короткой ноге с богами – «хорошо быть равным им» [65] .
Повествования о том, как горстка норманнов высадилась на южный берег, чтобы завоевать город или основать государство, напоминают песни Ариосто. Усмиренного человека, горожанина, охватывает ужас перед силой, еще не утратившей своей первоначальной нераздельности. Здесь кроется одно из отличий раннего германского государства от империи. Как бы то ни было, земля уже поделена. Присоединение территорий осуществляется путем отнятия, грабежа. Правда, нетронутые участки еще существуют: это преимущественно острова, такие как Исландия или Гренландия, где находят пристанище беглецы. Чтобы туда попасть, нужно пересечь море, а оно пока еще способно дарить прежнюю свободу и прежнее изобилие.
65
Ф. Шиллер. К радости. / Перевод К. С. Аксакова.
Процесс укрощения человечества повторяется в каждом отдельном человеке. Маленький ребенок живет в сказке, в мире первоначального изобилия. Став постарше, мальчик вступает в героический век, дух которого наполняет его игры, мечты, чтение. Когда он думает о море или о жизни среди индейцев, в нем говорит древнее стремление, воспоминание о довавилонском мире. Большой притягательностью для подростков обладают криминальные романы, где главный герой не полицейский, а преступник. Многие преступления, совершаемые молодыми людьми, имея экономическую окраску, по сути своей являются актами протеста. То, что преступник уже не обладает первоначальной свободой, но играет в заданных рамках, становится очевидным, когда он добивается власти. Между ним и государством царит полное взаимопонимание. Есть лишь одна свобода, способная дать отпор закрепившемуся порядку, – свобода поэта, который по этой причине не находит себе места в платоновском государстве.
В заключение отметим, что теория, согласно которой боязнь есть источник религии, представляет собой проблему не более проясненную, чем все наши острые вопросы. Ее неразрешимость – свидетельство высокой значимости.
С неменьшей убедительностью можно доказать, что религия возникла из радости – искры божьей, ведущей нас «в надзвездный край, где Неведомый витает» [66] . Мы, люди, всегда больше почитаем того, кого любим; за него мы охотнее «пройдем сквозь огонь». Сила, под влиянием которой мученики выходили на арену, чтобы бросить вызов императору и империи, была выше стоического бесстрашия. Это была радость, перед которой не мог устоять никакой ужас.
66
Там же, перевод И. В. Миримского.
Примечательно, что многие боги имеют радостные имена или же имена, начинающиеся с торжествующего восклицания. Неоспоримо и другое: страх тоже рано заявил о себе и сформировал целую систему, подобную окраинным морям, отделившимся от свободного океана. Боязнью окрашен мир жертвоприношений и погребальных обрядов, она дает власть посвященным. Вероятно, именно те труды и затраты, с которыми были сопряжены проводы мумии в иной мир, побудили Гераклита, обладавшего ясным, по-утреннему свежим умом, заявить, что труп заслуживает меньшего внимания, чем навоз. Это высказывание имело педагогическую направленность. Сойдя в великое царство страха, Христос освободил людей от ужасающего ритуала.
Страх – атрибут воспитания. Он возбуждается и раздувается духом ограниченным и властолюбивым, благодаря чему всегда был piece de resistance [67] власть имущих – особенно сейчас, когда боязнь приобрела атмосферный характер.
Сидерическая периодизация
Употребляя слово «атмосферный», мы переходим от человеческих аспектов членения истории на большие отрезки к аспектам сидерическим. С этой точки зрения Земля – небесное тело, периоды жизни которого определяются космогоническими, геологическими и метеорологическими процессами.
67
Основное блюдо (фр.).
Современные космологические теории стремятся построить динамическую модель мира, которая обладала бы невероятной протяженностью, однако при этом сохраняла бы пространственную и временную измеримость. Уже имеются четкие параметры, соответствующие сущности рабочего, одновременно динамической и точной. Немаловажная роль отводится взрыву – как в глобальном, так и в малом, как в отношении начала, так и в отношении конца.
Планета может погибнуть от жары или от холода, а также от энергетического упадка. Концепция тепловой смерти, то есть Большого замерзания вселенной вследствие рассеяния энергии рисует крайне малопривлекательную картину, не отмеченную особой фантазией.
«Эдда» предрекает, что концу света будет предшествовать Фимбульветр, трехлетняя зима, сопровождаемая братоубийственными и междуплеменными войнами:
Век мечей и секир, треснут щиты, век бурь и волков до гибели мира [68] .Рог Хеймдалля разбудит богов, которые объединятся с эйнхериями, то есть со всеми, кто доблестно сражался и погиб на поле брани. Когда они воевали между собой, Один благосклонно наблюдал за этим как за тренировкой, позволяющей укрепить силы перед главным сражением – мировым пожаром. Исполинский ясень, древо жизни, задрожит, радужный мост рухнет, змей Мидгарда выползет на свободу. Битва богов и эйнхериев против великанов и космических чудовищ окончится тем, что Земля сгорит в пламени Сурта, после того как два волка, Сколль и Хати, проглотят солнце и луну. Боги погибнут от яда змея Мидгарда и от ослепительно сверкающего меча Сурта. Здесь, как и в битве олимпийцев против титанов, боги будут рассчитывать на помощь людей, в то время как Земле она не потребуется.
68
Старшая Эдда. Прорицание вельвы. / Перевод А. И. Корсуна.
Потом, однако, космос возродится, и из моря встанет молодая Земля, которая скоро будет заново заселена. Мотив нового творения или возрождения неустанно повторяется в мифах и религиях: возникают новые светила, новые боги, новые люди. Покрывало Майи бледнеет, чтобы засиять новым светом. Повествование о подобных событиях охватывает гигантские промежутки времени, так что жизнь Брахмы длится миллиарды человеческих лет.
Общей идеей многих мифов, религий и теорий является представление о том, что вселенная должна омолаживаться. Время от времени космос, как говорили греки, обновляет себя, погружаясь в огонь. Материя теряет прочность и изнашивается. Когда это происходит, никакие повороты и вращения уже не помогают.