Передряга
Шрифт:
Сергей Борисович опустил пистолет, из ствола которого вился дымок и, подойдя к убитому, поднял его оружие. Щелкнул затвором. Выброшенный патрон отлетел в сторону и звонко ударился о стену.
— У него оставался ещё один выстрел, — сказал мафиозо. — Иван, он мог тебя убить.
— Кто этот человек? — спросила Ирина, поворачиваясь и настороженно глядя на Сергея Борисовича.
— Это… мой хороший знакомый, — подумал я и добавил: — Я ему должен. Очень много должен.
— Я не понимаю… — Ирина растерянно смотрела то на меня, то на Сергея Борисовича.
Мафиозо покрутил пистолет в руках, бросил его
— Ну вот что, мальчики и девочки. Вечер вопросов и ответов проведете чуть позже. Скоро здесь будет очень много народу. Нам надо уходить.
Я посмотрел на Ирину, кивнул:
— Пойдём. Он прав.
Мы поднялись наверх. Ирина плохо держалась на ногах, и мне приходилось поддерживать её за плечи. Она с ужасом смотрела на следы бойни, иногда отворачивалась и утыкалась мне лицом в грудь.
Сергей Борисович шагал впереди с пистолетом в руке и внимательно посматривал по сторонам. В его походке, фигуре, в том, как он держал голову, отчетливо сквозила ленивая грация зверя, обходящего свои владения.
Мы вышли за ворота и направились к машине.
Уже выезжая на шоссе, я заметил вдали отблески синих „маячков“.
— Чёрт! — невольно вырвалось у меня.
Сергей Борисович посмотрел в зеркальце заднего вида и усмехнулся:
— Не волнуйся.
— Еще бы мне не волноваться. Нашу машину могли заметить, — сказал я.
— Конечно. Скажу даже больше: её НАВЕРНЯКА заметили.
— И ты так спокойно говоришь об этом?
— Разумеется. Свидетели ничего не скажут милиции.
— Почему?
— Они понимают: может наступить день, когда уже им придется нажимать на курок. Жизнь — престраннейшая штука. К ней очень быстро привыкаешь, а она начинает выбрасывать коленца. Так вот, когда им придётся взять в руки пистолет, их тоже кто-нибудь увидит. Понимаешь меня?
— Нет, — я покачал головой. — Не понимаю. Проблемы можно решать иначе. Без помощи оружия.
— Перестань говорить глупости, — поморщился Сергей Борисович. — От кого я это слышу? От человека, который только что устроил настоящую резню? — Ирина вся сжалась и обняла меня крепче. — Как ты думаешь, если бы мы пришли за твоей женщиной без оружия, что с нами сделали бы? Не знаешь? А я тебе скажу. Нас бы подвесили за яйца в том самом подвале, где теперь валяется этот кретин Тимоха. На нас мочились бы все кому не лень. Нас трахнули бы в задницу и, возможно, не но одному разу…
— Послушай…
— Нет, это ты послушай! — Сергей Борисович резко нажал на тормоз, остановил машину посреди шоссе и повернулся ко мне. — В жизни каждого мужика наступает момент, когда ему приходится брать в руки пистолет, чтобы защитить свой дом, свою жену и ребёнка, себя, наконец.
— Но не все же хватаются за оружие.
— Конечно. Те, которые хватаются, потом попадают в тюрьму или в психушку. Но остаются мужиками. А тех, которые не хватаются, трахают такие, как Тимоха! Трахают их самих, их жен, их детей. Приходят к ним в дом и трахают. С улыбочкой. Поверь мне, этих Тимох совершенно не волнует, чью задницу они имеют. Ср…го моралиста или дерьмового труса. Важно, что этот парень без пистолета. И не имеет значения, во что этот Тимоха одет. В форму или фрачную пару. Он просто приходит и берёт то, что хочет. — Сергей Борисович щёлкнул пальцами. — Вот так. Очень просто. Люди, которые живут в коттеджах по соседству, вовремя сообразили: можно взять в руки пистолет и при этом оставаться на свободе. Поэтому они и будут молчать.
— Это логика животного.
— Может быть. — Сергей Борисович нажал на газ. — Но животного с крепким хребтом и чувством собственного достоинства. Я никому и никогда не позволю трахать себя. Думаю, что и ты тоже. После сегодняшнего вечера. А что касается животных… Все мы, по большому счету, животные. Только ходим на двух ногах. И ты полный м…к, если до сих пор этого не понял.
Он отвернулся и замолчал. На протяжении всего оставшегося пути мафиозо не проронил ни слова. „БМВ“ на полной скорости несся к городу».
Из дверей ресторана доносилась музыка. За заборчиком маячили обвешанные разноцветными гирляндами беседки. Само здание ресторана — кирпичное двухэтажное — притулилось за черными деревьями. Когда-то здесь, похоже, был отличный сад, но со временем его запустили. Ветки переплелись между собой, и деревья начали умирать. Медленно, но верно. Очевидно, через пару лет сад придет в полную негодность и будет смотреться жалко, как его ни украшай.
Макс остановил свою «пятёрку» у самых ворот, заглушил двигатель и, посмотрев на стоящие чуть поодаль машины, заметил:
— Здесь они. «Тачки» сплошь бандитские.
Андрей тоже взглянул на ряд иномарок различной степени престижности, выбрался из салона.
Макс запер машину, посмотрел по сторонам и кивнул Андрею.
— Пойдём. Как опознаешь тех самых, покажи мне.
Они прошли через узкую калитку, пересекли короткую выложенную плиткой дорожку и, поднявшись на крыльцо, постучали в дверь.
Открыл им немолодой мужик в потертом смокинге. Из зала потянуло табачным дымом, запахами кухни и алкоголя. Музыка ударила по ушам. Это явно был не оркестр. Гуляли под магнитофон.
— Мест нет, — нагловато сообщил «смокинг» и попытался захлопнуть дверь, но Макс придержал створку.
— А мы поищем.
— Не понял, что ли? Говорят тебе, спецобслуживание!
«Смокинг» стрельнул глазами себе за плечо, полагая, что новоявленные гости достаточно сообразительны, чтобы схватывать намёки на лету.
— И у нас спецобслуживание.
Макс резко дёрнул дверь, и «смокинг» едва не вывалился на улицу. Пробежал по инерции пару метров, остановился, буркнул в спину:
— Дураки, блин. «Братва» гуляет.
Макс шагнул в ресторан. Андрей последовал за ним. Атмосфера небольшого обеденного зала мгновенно поглотила их. Они словно растворились в табачном дыму. Вопреки ожиданиям Андрея, компания была всего одна, но богатая. За сдвинутыми вместе столиками сидело человек двадцать. В основном преобладала мускулатура. Плечистые, с бычьими шеями, парни гомонили, перекрикивая музыку, льющуюся из могучих колонок, ржали откровенно и громко, глотали водочку, заедали салатиком, осетринкой и шашлычком, запивали кто пивком, кто лимонадом. Курили, стряхивая пепел на пол и гася «бычки» в полупустых тарелках. До пепельниц, видать, руки уже не дотягивались. Цыкали на преувеличенно бесстрастных официантов. Те мгновенно уносили тарелки и приносили новые. В общем жеребячьем хоре прорезались и женские голоса. Не много, но были.