Передышка в Барбусе
Шрифт:
Он укрылся роскошным одеялом и прислушался. Спать не хотелось, такая уж суть человека-оборотня: пока бегает в волчьей личине — человечья спит. И наоборот. Так что сна ни в одном глазу, он лежал и слушал голоса со двора, там уже начинают просыпаться, из-за двери иногда доносится приглушённое звяканье железа, это стражи коротают ночь за игрой в кости. Но со двора голоса громче, напористее, он узнал бодрый голос булочника, что вынужденно проснулся в такую рань, орёт на подручных, снова тесто не так замесили, передержали, вот опять хлеб получится
Ему отвечали сразу два голоса, виноватые, но не признающие себя виновными, как везде ведётся: то филин всю ночь ухал, а это к несчастью, то хвостатая звезда по небу пролетела, а значит — тесто не подойдёт, молоко скиснет, а редька не уродится вовсе.
Заскрипел ворот колодца, под самой стеной прогрохотала по булыжникам тяжело груженная телега. Мрак попытался по запаху понять, что везут, но не сумел, даже огорчился: всего часок во дворце, а уже нюх притупляется, больно много здесь слишком сильных запахов.
Потом появился ещё один, Мрак вычленил голос сильного мужчины средних лет, матёрого, но с больным желудком. Этот интересовался, как прошла ночь, никто ли не замечен из посторонних, что слышно из дворца, правда ли, что на Звездочёта кто-то напал в прошлую ночь, или же только слухи. Другой голос, угрюмый и вместе с тем развязный, какой бывает только у дворни, что долго трется при власти, ответил с наглецой, что Звездочёта чуть не убили вовсе.
Голос матёрого посерьёзнел, спросил заинтересованно, как и что, дворовой объяснил с охоткой и злорадством, что Звездочёта так по голове треснули, что со страху велел удалить всех, кто его лечил или массажировал, боится отравы, а сам в эту ночь и не подумал лезть в свою дурацкую башню, а всё сидит в спальне и дрожмя дрожит!
Ага, сказал про себя Мрак, выходит, по голове стукнули, потому так и поменялся я. Подходит. Буду всем жаловаться, что от удара половина мозгов через уши выплеснулась. Какие уж тут звёзды, только и осталось ума, что в рыло дать.
Жаба подошла к низкому ложу и требовательно потыкала холодным носом в его голую пятку. Мрак поджал ногу, щекотно, жаба потянулась дальше, уже встав передними лапами на край ложа. Мрак с неохотой разлепил глаз.
— Чего тебе?
Жаба проворчала что-то умоляющее вроде: ну, пусти же меня к себе, я такая маленькая, я помещусь на самом краешке, ты и не заметишь, я буду тихая, как опавший листок, даже не шелохнусь, если вдруг пихнёшь или лягнёшь... Ты ж в прошлый раз пускал, я вела себя очень тихо...
— Ну да, — проворчал Мрак, — очень тихо! Пока не разогрелась. А когда начала потягиваться, забыла? Ты ж меня, свинёнок, выпихиваешь на пол! Откуда и силёнка в таком противном тельце...
Жаба потыкала холодной мордой ёще. В крупных глазах было обвинение, что он, большой и сильный, лежит в роскошной постели, а она, маленькая и слабенькая, ютится на каком-то коврике, даже не на коврике, а вовсе на тряпочке!
— Не тряпочка, — проворчал
Дверь отворилась неслышно. По крайней мере так считал Аспард, он прошествовал на цыпочках до самой постели. Мрак открыл глаза, Аспард вздрогнул и побледнел, наткнувшись на непривычно твердый взгляд повелителя.
— Ну? — сказал Мрак.
Аспард открыл и закрыл рот. Он смотрел на Мрака вытаращенными глазами. Мрак вспомнил, что не упрятал свои волосы под роскошную золотую шапку, да и халат распахивается на груди, а там такая настоящая тцарская шерсть...
— Чё, — сказал он как можно небрежнее, — волосы растрепались? Это от волнительности. Я так волнительствовал, когда эти преступники убили бедного Агиляра и чуть меня не того... Лежал бы сейчас там, откинув копыта и высунув язык! Представляешь?
Аспард взмолился:
— Ваше Величество!.. Не по мне такая великая честь! Пусть кто-то из вельмож удостоится чести будить вас и рассказывать, где кто и что кого чем как. Я вон даже с охраной так опозорился...
Мрак всматривался в покрасневшее лицо бывалого воина. Да, этот лучше всего охранял бы крепость на перевале, а то и сам бы водил отряд удальцов в чужие края. Понятно, почему тцар доверил ему охрану дворца, такие не предают, но для вхождения в покои явно допускает морды пошире.
— Что-нить придумаю, — пообещал Мрак. — А теперь докладай!
Аспард от старательности вспотел, голос дрожал, а руки так и вовсе тряслись, когда он загибал пальцы, перечисляя, что успел сделать за ночь. К удивлению Мрака, успел сделать немало. Не зная, кого подозревать в первую очередь, он на всякий случай заменил всех массажистов и лекарей, плясунов, танцовщиц, сменил стражу по всему дворцу, благо в казарме народу много, а он знал всех наперечёт и знал, кто чего стоит на самом деле.
Мрак одобрительно кивал. Мордами они с тцаром тютелька в тютельку, но массажисты сразу увидят разницу между рыхлыми тцарскими телесами и его твёрдым, как камень, телом. Да и шрамы, рубцы... Лекаря тоже если и допускать, что он за тцар без лекаря, то постороннего, который раньше тцара не видел и не щупал.
— Эт ничо, — сказал Мрак. — Молодец, паря... Не, жаль тебя отпускать! Вон как нож метаешь... Птицу на лету подшибёшь?
Аспард, растерявшись, пролепетал:
— Ну... если не слишком мелкую...
— Молодец, — сказал Мрак величественно, — хвалю!
Подумал, что же ещё тцары говорят, уставился на Аспарда проницательным взглядом, словно и в нём подозревая заговорщика. Аспард исходил потом, боялся дышать, побагровел, толстая шея едва не разламывала, распухая, железный панцирь.
Вдруг Аспард вздрогнул, вытаращил глаза. Мрак быстро оглянулся. Одеяло зашевелилось, из-под края выглянула зелёная широкая морда. Выпуклые глаза уставились на Аспарда с подозрением.
Мрак небрежно отмахнулся.