Передышка в Барбусе
Шрифт:
— Это ему-то вспоминать о женщинах? А третий вдруг воскликнул:
— Святые боги!.. Да не вселился ли в нашего повелителя дух прадеда? Гаральда?
Голоса заговорили вразнобой:
— Его прадеда?
— Говорят, он бывал крут...
— А это у них часто в роду?
Мрак сделал вид, что у него закружилась голова, закрыл лицо рукой и пошатнулся. Его подхватили под руки, усадили обратно в мягкое кресло с высокой спинкой. Он опустил веки, всё равно всё слышит отчётливо, напустил на себя полуобморочный вид.
Среди шелеста озабоченных голосов вычленил голос старого
— Да когда сильно напьётся... У их батюшки такое бывало. То один славный предок проснётся и велит войной идти на завоевание мира, то другой, иной всем даёт волю, отменяет налоги, а сам уходит ловить рыбу... то ещё что-нибудь непотребное...
Аспард, судя по лёгкому металлическому шороху его кольчуги, с опаской оглянулся на Мрака, не слышит ли грозное Величество, в котором пробудился грозный дух грозного предка, спросил шепотом:
— И что тогда делали?
— Да старались снова упоить как можно быстрее. Чтоб или другой предок воплотился, понормальнее, либо Его Величество пришёл в себя. А он тоже был тцар как тцар: пил, ел, с бабами баловался, на охоте пропадал, в дела государственные не больно вмешивался. И всё шло хорошо.
Аспард вздохнул:
— И сейчас бы шло хорошо, если бы на трон, что зашатался, не полезли всякие...
Мрак тряхнул головой, открыл глаза. На него смотрели кто со страхом, кто с простым жадным любопытством, кто просто ждал, что будет дальше. Мрак поморщился, сказал медленно:
— Что-то голова заболела... Воздух тут дурной, что ли?.. Да, я побывал ночью в усыпальнице моих великих предков, говорил с ними... Они обвиняли меня, требовали, увещевали... До сих пор их голоса в черепе звенят... Есть в ухе дырки аль нет? Хотя, не знаю, может быть, пусть звенят, напоминают, что, окромя чудес звёздного неба, есть и чудеса на земле... Ладно, пошли на пир, чтой-то я поесть люблю...
Аспард провел его через огромный зал, возле двери в следующий — куча охраны, а когда перед ним распахнули дверь, Мрак на миг остановился, ошалелый. Зал впятеро меньше, зато народу впятеро больше, все, как медведи да вепри матерые, бывалые, тёртые. Всего один стол, но длинный, всего одно кресло свободно... тьфу, не кресло, а трон, остальные заняты, там оживленно общаются эти крепкие мужички, кто в этом зале явно не за родовитость, не за родовитость...
Церемониймейстер провозгласил громко:
— Его Величество, Яфегерд, властелин земель Барбуссии, защитник справедливости и карающий меч правосудия!
Его зычный голос всё же потонул в гаме и шуме, но кто-то оглянулся, встал без всякой поспешности, с достоинством, глядя на Мрака совсем трезвыми и проницательными глазами. Другие, заметив изменение, оглядывались, поднимались. Кто-то кланялся, кто-то смотрел почти с вызовом, кто-то держался так, чтобы на морде не больше выражения, чем на коре старого дуба.
Мрак прошествовал к трону, милостиво улыбался, кивал в ответ, а когда заметил среди присутствующих женщину, поклонился. Её лицо вспыхнуло, глаза расширились в негодовании. Он уже видел, как на её пунцовых губах закипает что-то злое, но сдержалась, а он величественно опустился на мягкое сиденье. Всё старался понять, что же он сделал не так, а глаза шарили
Знатные люди, как всех их назвал Аспард, до его прихода уже успели опорожнить несколько кувшинов вина, слуги поспешно заменяют на полные, сейчас парадные двери распахнулись, сразу потянуло ароматным запахом свежезажаренного мяса. Вошли с блюдами в руках дюжие ребята, на подносах оранжевые до коричневости тушки гусей, лебедей, мелкой птахи, следом четверо внесли, сгибаясь под тяжестью, огромное блюдо с зажаренным целиком кабаном...
Троих за столом Мрак знал, это Квитка, Сисад и Билга. Квитка, это который весь из себя розовый шар в перстнях и брошках, управляющий, с Сисадом и Билгой, того, общался, по крайней мере, ответил милостивым наклоном головы на их совместный поклон, остальные вроде хорошо знают его, все-таки тцар, не хвост собачий. Если что и не так, то плюс к его чудаковатости ещё и удар дубиной по голове, это ж все перепуталось, перемешалось, что-то забыл...
Он благосклонно кивал, улыбался, потом сел, и все присутствующие тоже сели, но без спешки, не солдаты, а равные, почтившие хозяина дома, не больше. Кто-то сбоку поинтересовался самочувствием, Мрак кивнул, сказал, что уже ничего, всё в порядке, только временами в голове звон, и тогда просто забывает, что с ним и где он, но лекари обещают, что скоро всё пройдёт.
Тоже кивали, соглашались, что всё пройдёт, у Его Величества крепкий организм, не зря же деды и прадеды всю жизнь провели в полевых шатрах, спали у костров, положив под голову седло, даже батюшка ломал по две подковы разом, хоть уже и не очень к войнам был охоч...
В этих речах, как он заметил, сквозило и осуждение, что он занимается только звёздами да лекарями, и в то же время облегчение, что ли. Свои радуются, что сидят во дворце за таким столом, а не спят у костров с седлом под головой, чужеземные послы тоже довольны, можно спокойно и без спешки готовиться к войне, явно же победоносной, такой правитель им не помеха...
Пышно одетый слуга услужливо опустил перед Мраком на стол золотое блюдо. В золотистом соусе лежала хорошо обжаренная змея, сверху ее посыпали печёными пауками, а с боков примостили каких-то варёных ящериц.
Мрак уставился обалдело, а повар сказал почтительно:
— Свеженькая, молодая!.. Только что изловили, ухитрилась перекусать троих, пока в мешок засунули. А пауки еще час назад мух ловили. Так что не сомневайтесь, всё самое свежее!
Мрак просипел:
— А мухи-то хоть... толстые? Повар всплеснул руками:
— Ну, конечно же! Мы ж их выкармливаем уже десять лет. Ни у одного тцара таких нет.
— Ага, — сказал Мрак. — Ну, тогда...
Он задержал дыхание, отрезал от змеи кусок и отправил в рот. Пахнет сносно, на вкус оказалось тоже терпимо. Вообше-то он в дороге, когда живот сводило от голода, ел и змей, и ящериц, но с какой дури есть эту гадость за таким столом, где на расстоянии вытянутой руки зажаренный гусь, коричневая корочка блестит, покрытая мельчайшими бусинками сладкого ароматного сока, только тронь — хрустнет, как молодой ледок, а из разлома такой пар, такой запах...