Переэкзаменовка [СИ. незаконченное]

Кучер Павел Алексеевич

– Ранговый голод сильнее страха смерти, - припечатала.
– Баре ни терпеть чужое равноправие, ни жить среди вооруженного народа не захотели. Не смогли! Когда они вдруг осознали, что ни кланяться, ни ломать шапки, ни считаться с их привилегиями в России никогда больше не собираются... Ой! Возник мгновенный взрыв безумной ненависти! Считай, на пустом месте. Как раз от понимания бесповоротности метаморфозы. Недавно, вчера, вокруг одно быдло, а тут вдруг вокруг граждане. Равноправие... Спасите! И во Франции, - поправилась, - в вашей,

такое было. И в Англии, и в Германии. А у нас везде. То же самое. То и дело...

– И со мной такое может случиться?
– хм, похоже, уже случилось.
– Со стороны виднее, - кивает.

– Случилось! Человек - существо обучаемое. И дрессируемое. Хотя это называют воспитанием. Навык должен подкрепляться. Приносить пользу, удовольствие. Тогда к нему тянет, - хихикнула грустно.
– Власть - сласть! Кто хоть раз командовал, подчиняться не рвется. Кто был господином, рабом уж быть не желает. Скорее умрет! Зато, каждый раб хочет быть хоть чуть господином. Равноправие для него - ступенька вверх.

– Угу... А для господина - провал под плинтус, - чего там, сразу вспоминаем старого доброго мистера Твистера, в бессильной ярости бегущего из гостиницы, где в номере рядом поселили негра. "Не забуду, не прощу!" Да, Колян бы не потерпел! Ясненько, какие переживания толкнули будущих белых начать бойню.

Грузят меня, ой, грузят! Да пускай. Я, когда сытый, добрый. Даже ленивый. Э-э-э! Спать повременим. Не потому, что ведро с водой на полу до сих пор стоит и ждет. Меня мысль озарила. Подозрительная...

– Аня, погоди. Вы только про особенных людей заливали, которые только и способны тут прижиться. А теперь выходит, их сделать можно? Чего ж тогда в 1917-м не сделали? А вы сами, если народа мало?

– Ну, можно, - чего грустно-то так отвечает?
– Ну и сделали, - пауза, - ваши в 1917 году. А вышло, как с ручным медведем. По-людски жить заставили, а удовольствия ноль. Среди людей косолапому тошно. Он-то "в люди" лез не просто так, тайно надеясь стать "царем зверей"... Не на "все равны". Прикинь, облом!

– Ы-ы-ы-ы... Переведи на человеческий язык! С барами понятно, а мужики чем провинились? Что они хотели, то и получили... Свободу, равенство и братство! Не так?
– крутит головой так, аж волосы веером...

– Дим, природа, она своё требует. Полное равенство живой натуре противно. На птицефабрике же был, цыплячьи драки видел? Маленькие, желтенькие, пушистенькие, всего вволю, а каково бьются зло - упорно, насмерть!
– и это они про меня знают... "Мы все под колпаком у Мюллера!" В натуре... Хорошо, отвечу.

– Не трынди! Им специально красный свет включают, чтобы кровь черной казалась, и вообще видно друг друга было плохо. Тогда цыплята не дерутся почти. А так, да. Забивают клювами, как не фиг делать.

– Сильные слабых?

– Естественно!

– А что бывает, если в один загон отсадить только сильных, а в другом оставить только

слабых?

– Бьются ещё пуще, каждый с каждым. Раз явного признака превосходства нет, только драка остается. А клювик слабый, а силенок мало и сразу свалить соперника мочи нет, вот и тюкают... часами. До смерти...
– Черт! Опять намекаешь, что силком дарить всем людям равноправие для них самих вредно? Тогда как?

– Тогда как у нас. Если каждый может прибить каждого, легко и без напряга, драки прекращаются. И вражды нет... Вообще... Как у кашалотов, - взбодрилась, хихикнула.
– Оружие и связь, "два в одном".

– Не вижу логики...

– Смотри! Известен факт: чем лучше зверь вооружен, тем строже у него внутривидовая мораль. Ну и наоборот. Человек, как тварь божья, - хмыкает, - имеет слабую совесть. Ни когтей, ни клыков, ни копыт с рогами. Сущая обезьяна шкодливая, вот... И что? Можно ему нравственность того... подкрепить. Протезом.

– Пистолетом?
– кивает. Хе, "совесть с самовзводом"... То-то офицерьё, а особенно, отставники, как заходит разговор о легализации короткоствола для нас, для русских, немедленно впадают в приступ буйного помешательства... Ажно криком давятся от искреннего негодования. Знают, получается! Помнят! Гы-гы...

– У китов этих, кашалотов, интересно устроено. Смотрят на мир через прицел ультразвуковой пушки. Даже совсем маленькие. Самые мирные и незлобливые звери на свете. Самые страшные морские хищники. Естественных врагов нет вообще. Внутривидовой борьбы тоже. И ничего, живут... А вот человек, - мнется, - самый страшный сухопутный хищник, но природного оружия нет... Потому и маемся. На подпорочках...

– То есть у меня теперь через ваши тренировки с пальбой ожидается внутренний раздрай?

– Не-а! У людей, которые тебя раньше знали, будут с тобой проблемы. Самому изнутри не заметно как поменялся, а обратно уже ходу нет... и очень глаза режет. Враги есть?
– ну и вопрос! Пожимаю плечами...

– Ты как бабка старая рассуждаешь! Откуда знаешь такое?

– Чужое знание, ваше...
– вдруг потягивается сонно.
– Дима, давай завтра, а то я тебе такого расскажу, что не уснешь. Под тебя же подстраиваюсь! От сознания своей силы гордость рождается. Не прощают её...

Девице определенно в кино играть. Сейчас изображает скорбь мировую и печаль. То ли свою историю вспоминает, то ли мою судьбу прорицает. А всего вернее, выпендривается. Тоже мне, роковая загадка...

– Внятнее пояснить можешь? Чтобы заснул, а не головоломками мучился, - в ответ пожимает плечами.

– Ну, например, ты больше не сможешь что-то просить, вообще ничего, даже милостыню. В принципе!

– Ерунда. Сколько ветеранов-инвалидов сразу после войны милостыню просили! Сталин для них даже специальный концлагерь организовал. Чтобы глаза не мозолили...
– та-а-ак, кажется, я сболтнул лишнее...