Перекресток для троих

Молчанов Андрей Алексеевич

Я расчехлил пехотную лопатку, подцепил пласт дерна, сунул под него коробку. Потоптался, затрамбовывая почву и пугливо оглядываясь... Ну-с, часть грехов захоронили. Может, и "Волгу" на четвертой передаче в болото спровадить? Жалко...

Теперь куда? К Михаилу рано. Прикинул, какая на мне одежка, - сойду за иностранца?
– и покатил в "Березку".

Вошел в чистенький, сверкающим всем иностранным магазинчик, побродил меж стеллажей, заставленных блоками с сигаретами, взял три разных; прихватил пузырек бренди...

Дуриком, на

смеси ломаного родного языка и относительно чистыми вставками языка неродного, объяснился с кассиршей, сунул в карман шестьдесят долларов сдачи и, довольный, что не прицепились всякого рода особисты, надзирающие за содержимым кошельков советских людей, вышел.

На улице возле меня возник парень - плечистый, сноровистый, с загорелым лицом, в яркой спортивной куртке. Складной зонтик висел у него на боку, как пистолет, изогнутой своей ручкой просунутый в петлю для ремня.

– Рашн иконами... интересуемся?
– с конспиративной хрипотцой зашептал он. Так. Коллега.

– Сожалею, корешок, нет, - усмехнулся я, глядя на растерянное его лицо и узнавая это лицо... Тот, в свою очередь, признавал меня... Старый клиент. То ли крыло я ему красил, то ли дверь... Владелец "Запорожца" древней модели. Осторожно живет, правильно.

– Чего тут пасешься-то?
– спросил я недружелюбно.

– "Капуста" нужна, - ответил он, явно теряя ко мне интерес.

– "Грины"... Две тысячи возьмешь?
– спросил я с иронией.

– Конечно!
– неожиданно согласился он.
– Один к четырем. Только тогда так. Денег подзайму - и сегодня же здесь, у метро. Выход к стадиону. В семь часов. Я на своем клопе подъеду - увидишь. Откатимся в сторону и махнем... Чтоб не замели увалютки-то...

Я обрадовался. Действительно, обменять часть опасных деньжат, чтобы на пару лет рублей хватило, и - завершить эпопею. Вернее, затихнуть на эти самые пару лет. Михаила попрошу подстраховать процедуру обмена. В последний раз, скажу... В лес, правда, придется тащиться, покой клада тревожить, но ничего.

– Если кидалово готовишь - лучше забудь, - предупредил я фарцовщика. Или готовь табличку "Инвалид" на стекло своего тарантаса.

– Да ты чего?.. Тебя же все Сокольники знают!
– возмутился он.
– Я себе не враг...

"Во как!
– размышлял я, усаживаясь в машину.
– Оказывается, за неполный год приобрел я авторитет не только среди цивильных барыг, но и уголовных. Чем не карьера?"

На минутку решил заглянуть к Олегу. Дать деньги на выкуп бренных останков. Вообще я тут его зауважал: пить он бросил, кропал свои картинки, готовился к выставке...

– Кто?
– спросили за дверью бдительно.

– Я, - дал я конкретный ответ.

Дверь опасливо, на малюсенькую щелочку приоткрылась, и в ней показалось чье-то лицо без щек.

– Олег...
– сказал я, как начало пароля.

Щелочка мало-помалу расширилась. Передо мной стояла девчонка лет пятнадцати: худенькая, остроносенькая, веснушчатая и чем-то испуганная.

– Я сестра, - торопливо, словно оправдываясь, пояснила она писклявым голосом.
– У нас несчастье. Вы... друг Олега? А... он йогой занимался. Поза трупа. Ну, расслабление мышц, нирвана...

– Птичка в небе?
– севшим голосом спросил я, припомнив.

– Да. И он не мог сесть... Летал... и не мог, разбился.

– К-как разбился?

– Ну... психологически. Утром увезли. В больницу.

Доигрался, дурак! Дальнейшие пояснения я не слушал. Известие произвело на меня впечатление ошеломляющее, и, выбитый из колеи, расстроенный вконец, я покатил на работу к Михаилу. Там сообщили, что сегодня тот в отгуле - покупает машину. Ох, не вовремя... Поехал к нему домой. По пути, на шоссе, тоскуя в компании самого себя, решил несколько отвлечься, подсадив "голосовавшую" на обочине девицу.

– Но у меня только рубль!
– веско предупредила она. Однако, услышав, что денег не требуется, приятно изумилась и впорхнула в салон.

На ней была самодельная макси-юбка из грубого псевдоджинсового материала с тремя разноречивыми иностранными нашлепками и жутко розовая кофта с бисером белых пуговиц.

Травленные до лимонной желтизны волосы, мышиного цвета пробор, напудренное личико и белые десны, обнажавшиеся при улыбке.

– "Волга" все-таки машина спокойная, - рассуждала девица умудренно.
– У меня у дяди "Волга". Зеленая. Нет, как... цвет морской волны, во. А "Жигули", знаете, ужас, такие шустрики и вечно бьются! Я сегодня, когда в город за продуктами ехала, так один прямо на глазах... Смотрите - вот!

Я скосил глаза, узрев матовую россыпь битого стекла на шоссе.

– Утром! Прямо на глазах!
– кудахтала она возбужденно.
– Кошмар просто. В такой грузовик с бетонными плитами...

– Ладно, - оборвал я ее, неотвязно размышляя об Олеге.
– Сейчас и мы в грузовик...

Поначалу она вроде как и обиделась, удивленная моей резкостью, поскольку, вероятно, полагала, что неотразима как внешне, так и суждениями своими, свидетельствовавшими о недюжинном интеллекте, однако, вспомнив, что едет с филантропом, переключилась на тему погоды. Хотя, когда я пошел на обгон по встречной полосе, все же заметила:

– Вы, кстати, тоже как-то рискованно ездите...

– Не бойтесь, - откликнулся я, - мне не жаждется снова попасть на больничную койку...

– Вы были в аварии?
– спросила она участливо.
– Поранились?

– Да нет, я в психиатрической лежал...

– Ой, остановите вот здесь, я как-то забылась...

Где высадил это чудо, я забыл уже через минуту. Дверь Мишкиной новой квартиры открыла крыса его благоверная. В махровом халате, с полотенцем на голове, вся зареванная, пунцово вспухшая лицом... видимо, был скандал. Вперилась в меня безумным взглядом заплывших глаз с животной какой-то ненавистью.