Перекресток миров. Первые шаги Синигами
Шрифт:
— Они к нам больше не сунутся. — Сказал Брани, попытавшись поддержать сына в том, что Миуюки не надо идти в поход с дружиной.
— Нет, папа. — Грустно проговорил Альрик, выйдя из задумчивого состояния. — Миуюки права, нам надо закончить начатое. Скоро зима, и сила льда будет в пике.
— И когда она вернется, волков будет с ней десятки, а она будет в разы сильнее, когда на улице будет мороз и прорва материала в виде снега. — Также грустно проговорила мама, видать, идя на неприятное ей решение. — И именно поэтому она вернется за мной и за Альриком, вырезав после нашей смерти все население
— Папа, я вместе с Миуюки. Просим присмотреть за нашими детьми, пока мы не вернемся из похода. — Я из своего места слышал, как тяжело вздохнул мой дед.
— Конечно, я согласен, Альрик, и я буду ждать вашего возвращения с нетерпением. — Проговорил в тишине Брани.
— И запомни Бёрн, Астрид видящая, и всего острова будет мало в качестве калыма за неё. — Строго проговорила Миуюки в наставление, как я понял, в случае если она не вернется с отцом из похода. — А за Альмонда, говорящего со смертью, не стыдно отдать и дочь короля ваших захолустных земель.
— Я услышал тебя Синигами, и все сделаю, как ты мне завещаешь. — Ответил ей Брани, и я видел в тусклом свете лучины, как мой дед по-отечески обнял Миуюки.
— Я утром оставлю письменные указания. — Добавила Миуюки, погасив лучину. — А пока пора ложится спать.
Два дня ушло на сборы и подготовку трех кораблей, которые отправятся в поход. Собирались и мама с папой. Из подвала нашего сгоревшего дома были подняты два сундука, окованных металлом испещренных множеством символов. Один, небольшой сундук был мамин, из него извлекли броню Синигами, в которой она прибыла на этот остров и её оружие. Легкая кожаная броня с тяжелыми наплечниками была увешана метательными ножами, а на ее спине располагались два коротких меча и небольшой щит, который вешался на руку.
Из огромного сундука отца, который еле смогли поднять пятеро мужчин из рода Бёрнов, вытащили груду железа, которую я бы использовал для танка, но ни как для доспеха человека. Я зачарованно смотрел, как пластиной за пластиной отец собирал свой доспех, такой же черный, как и мамин. Но больше всего меня поразило его оружие — двуручный меч и огромный щит, на котором был выбит рисунок человеческого черепа. Нож, который также присутствовал, напоминал свинорез, который используют мясники которые лично перерезают глотки свиньям.
Когда я, находясь на руках Брани, смотрел, как уходит корабль, то видел не вечно улыбающегося отца в просторно рубахе, не заботливую маму в простом сером платье. На меня с корабля смотрели два воина в черной броне, огромный рыцарь в вороненой стали, и воительница, которая оказалась боевым некромантом. Именно так её назвал дед Брани, а своего сына он назвал, сплюнув на землю, рыцарем смерти. А тем временем с неба падали первые снежинки, возвещающие о начале зимы, и в моём сердце полыхала боль. Я понимал, что они могут не вернуться, и я вижу их в последний раз.
Дни проходили, а оттепелей так и не было, зима начала властвовать над этими землями и с каждым днем морозы только усиливались. Брани первую неделю был весел, и старался, чтобы наша тоска по родителям не поглотила нас. Но вот прошла и вторая неделя, а никаких вестей не было, и дед с каждым днём становился более хмурым. Прошла без вестей и третья, и четвертая неделя. По морю больше не ходили корабли, и когда прошла шестая неделя в поселение заговорили о том, что можно уже не ждать ушедших, так как нашли обломки наших кораблей.
Сложно объяснить ту тоску, что полыхала в моей душе, хотелось рвать и метать, но что я мог сделать?
Астрид замкнулась в себе, как впрочем, и я. Я пытался ходить, но вот начинать разговаривать я не хотел. Да и что скрывать, жить не хотелось, вот так видя своих родителей каждый день, я и не задумывался над тем, кто они мне. Но сейчас понимая, что их больше нет, я знал правду, я любил своего отца и маму. И не влияет на это то, что я помню свою прошлую жизнь.
Метель сегодня за окнами особо буйствовала, когда Брани ушел по делам в общинный дом, где он занимал важный пост советника по торговым делам. Он оставил Астрид за старшую, но девочке это было не интересно, и не важно, она выгорала от тоски. Даже её огненные волосы побледнели, я пытался помочь сестренке, но и мои внутренние силы были на исходе. А на улице выла злобная метель, напоминая мне, что вот она, та пора, когда ледяные маги в самом пике своей силы и с ними связываться зимой верная смерть.
— Черное! — Взревела Астрид и понеслась к двери, тяжелый засов упал на пол с глухим стуком, и в открывшуюся дверь ворвалась метель, а девочка побежала на улицу, не подумав о теплой одежде.
Не подумал о ней и я. В своей домашней обувке из шкуры оленя я выскочил на улицу, не помня себя. Слабенькие ножки сегодня подчинялись мне, и я, борясь с метелью, бежал вперед в том направление, которое мне указывала моя душа. Метель сбивала меня с ног, но я вновь и вновь вставал, обжигая об снег свои руки, и бежал вперёд. Но ноги всё же подвели меня, и когда порыв ветра вновь сбил меня с ног, я кубарем начал скатываться с горки. И когда остановился, то понял, что уткнулся в черный железный сапог из вороненой стали. Я с надеждой задрал свою маленькую голову что было сил вверх.
Передо мной стоял он, окованный в черную вороненую сталь, который немедленно нагнулся и поднял меня со снега. Я видел его короткую, всю в инее бороду и его улыбку.
— Папа. — Тихо я сказал свое первое в жизни слово.
— Ты слышала?! — Рассмеялся Альрик, обращаясь к той, что укутывалась в меховую накидку, под защитой которой уже была Астрид, обнимая Миуюки за шею. — Первое его слово!
— Давай его скорее сюда, на улице холодно. — Обеспокоенно проговорила мама, и папа меня передал маленькой японке, которая как будто не чувствовала нашего с сестренкой веса.
— Мама. — Проговорил я, как только оказался под накидкой, и, прижавшись к черной кожаной броне, посмотрев на налившиеся цветом огненные волосы сестры добавил. — Огонек.
Веселый смех моей семьи заглушил вой метели, смеялись все — и Миуюки, которая была бледнее обычного, смеялся и Альрик, на броне которого было множество следов ударов. Но ярче всех смеялась Астрид, чьи волосы с каждой секундой становились все больше и больше похожи на пламя огня. Смеялся и я, утопая в счастье от того что все живы, и мы вместе. В этот день я и узнал от Астрид, что цвет нашей семьи в тёмных тонах.