Перекрёсток семи дoрог
Шрифт:
– За хоренов? Езжай дальше с Богом, мужичок, неча смеяться над истиной верой.
– Сгружай! – велел Деркач вознице.
Они втроём легко подняли сено с лежащим на нём Хацисом и положили у стены. Деркач честно расплатился с мужиком.
– Ну, обратно-то поедешь?
– Ты с ума сбрендил? Если я сейчас вернусь – Рауфер тут же догадается! Нет, я поеду, конечно, только отдохну немного. А потом уже обратно.
Мужик кивнул, развернул телегу и помчал назад. А Деркач обратился к монахам:
– А вы, робятушки, дозвольте помолиться в монастыре вашем. Я – истинный христианин, вот и крест мой, – он предъявил нательный крест и совершил крестное знамение. – А о чём молиться буду – то моё дело да господа Бога. Но, коли настоятель ваш против будет – дозвольте поговорить с ним.
Не прошло и получаса, как Деркач выехал из монастырских ворот на телеге, запряженной буланой кобылой, неспешной и сивой. На дно было уложено сено, покрытое тюфяками. А перевязанные тюки лежали по бортам, образуя подобие стен. Так же им выдали четыре плаща с капюшонами, уложенных в качестве подушки, несколько крынок молока, чистых тряпиц, ведро воды… Благословили в дальний путь.
И монастырь начал удаляться под мерный топот лошадиных копыт. А через пять минут Хацис подал голос.
– А я уже думаю, как бы тебя напоследок укусить побольнее.
– Я догадывался, – чуть обернулся Деркач. – И тоже думал, как бы это тебя перехватить. А то обидно, что укусят ни за что.
– Вас всегда есть за что кусать, – недовольно вмешался Урлух. – Хотя бы за ложь.
– Та ложь может вам жизни спасти, – безмятежно ответил Деркач. – Вот я наврал сегодня столько, что неделю отмаливать у Христа буду. Но то мои заботы. А вам следует…
Он помолчал, потом закончил:
– А я не знаю, что вам следует. И как мне об этом вам сказать? Вот я врал сегодня и тем, и этим. И вам врать буду, а что делать? И я вам не друг, не знакомец, никто я вам! Но барон, которому я служу, велел доставить вас до дома. А я, кстати, даже не знаю, где этот ваш дом и куда ехать! Но еду же.
– И куда же ты едешь? – оскалился Урлух.
– Пока что в то место, где можно будет твоего хозяина вылечить. Потому что вот встреться сейчас кто на дороге, завалим мы его сеном. А потом разворошим обратно, а он помер. И зачем тогда всё это? Ты лошадьми править умеешь?
– Не знаю, не пробовал. А что?
– Да покормить бы твоего Хациса.
– Давай лучше я сам его покормлю!
Деркач скептически посмотрел на хорена.
– Нет уж. Тебе не доверю.
– Это почему это? – навострил уши тот.
– Любишь ты его слишком.
– Что, так заметно? – хорен прижал уши.
– Может, и не так, а знаю я, что от любви излишней сейчас начнёшь его поить без меры. А лекарь говорил, что при ранении в живот пить нельзя!
– Да понял я, понял! Я буду осторожно!
Деркач ещё раз оглядел содержимое повозки и обратился к островку разумности:
– Слышь, Хацис… Хоть ты за ним проследи. Как бы ни хотелось тебе жрать – поостерегись, по пол-ложечки. И не спеши!
– Мне уже ничего не хочется, – едва слышно ответил лис.
Лошадка неспешно переступала копытами, телега подпрыгивала на ухабах, скрипела, попав в колею. А хмурое небо иногда выпускало солнечные лучи, которые били по глазам, но от этого становилось радостно, потому что тепло и светло. А потом тучи затягивали прореху и тоже было неплохо, хотя сразу же налетал порыв холодного ветра.
– Тебе не холодно? – обернулся к лису Деркач.
Но Хацис не ответил. Вместо него сказал Урлух:
– Спит. А вообще им не холодно.
– Почему это?
– Шерсть густая. У благородных от природы всё самое лучшее. И стать, и шерсть, и зубы, и слух, и нюх… Эх!
– А у тебя? Я смотрю, ты ж такой же, как они?
– Гррр! – Урлух клацнул зубами. – Я не такой!
Он порывисто вскочил и распахнул на себе одежду…. чуть не упав на от качнувшейся телеги.
– Я не вижу разницы, – честно сказал Деркач, даже не пытаясь рассмотреть подробности. – Иди сюда, садись.
Он похлопал рядом с собой. Лис перелез бортик и сел на козлы. Это было очень странно: ощущать рядом с собой существо с острой лисьей мордой, ушами, и… умеющим говорить. А сзади болтался хвост.
– Вам хвост не мешается?
– С чего бы он мешался?
– Ну, у нас штаны на жопу и без хвоста иногда не налезают.
– А… Мешает. Но у нас же одежда для разного служит. Вам – для тепла. А нам – для красоты.
– Не скажу, чтобы у тебя была такая красивая.
– Сейчас не до красоты. Сейчас выжить бы.
– А расскажи тогда мне, за что это вас?
– Я не знаю, – Урлух хлестнул кончиком хвоста по сену. – Я же не благородный, простой охранник…
– Ты? Охранник?
– Да. А что?
– Ты и драться умеешь?
– Хочешь попробовать? – хищно оскалился лис.
– Да. Вот остановимся – покажешь, что ты умеешь. Хорошо? Ну, а пока – рассказывай дальше.
– Я знаю не всё. Может, лучше хозяин сам расскажет?
– Всё равно делать нечего. Он потом тоже расскажет. Когда сможет.
История часто прерывалась вопросами человека, который и знать не знал о расе хоренов. Поэтому заодно пришлось рассказывать и об истории, и быте и о взаимоотношениях с соседями.
Хорены жили возле самых Хассийских гор, которые издревле служили естественной границей экспансии людей. Может быть поэтому в Выселках про них ничего и не слышали. Как и про драконов. Вернее, сказки, конечно, рассказывались, но в тех сказках и говорящие лисы были, и волки, и деревья…. Как теперь понимал шорник, далеко не всё было исключительно придумкой. А разобраться, где вымысел, а где правда – всё равно никакой возможности. Вот, скажем, те же Хассийские горы. Почему людям возле них жить тяжело, а за ними – и вовсе невмочь? Никто не может точно сказать. Вроде бы и монстры там встречаются не чаще, чем в иных местах. И не сказать, чтобы хорены прямо таки людей убивали без счёту. Ну, бывало, конечно, так и наоборот тоже сплошь и рядом! И всё же люди возле гор жили. Но в Лихих Выселках про хоренов не знал никто. А здесь, чуть подальше, про хоренов знали если не все, то достаточно многие. И удивления прямоходящие лисы ни у кого не вызвали.