Перекресток в центре Европы
Шрифт:
С этим трудно было поспорить. В стране действительно творилось нечто невообразимое. И если мерзость запустения, царившая вокруг, и пустые полки в магазинах уже давно никого не удивляли, то к постоянной нехватке денег приспособиться было просто невозможно. С отъездом Ивана свести концы с концами становилось все труднее. Если бы не помощь родителей, пришлось бы перейти на хлеб и воду.
Зарплата стала вообще эфемерным явлением. Даже если ее выплачивали вовремя, нужно было срочно бежать и тратить ее. Благодаря своей профессии Юля имела достаточно знакомых, через которых можно было что-то «достать», магазины-то давно продавали пустоту.
– Благодарные пациенты не дают врачу умереть с голоду, – радовалась
Только от конфет не было никакого прока: съесть столько невозможно, хранить нельзя, а выбросить рука не поднимается. В конце концов, Юля приспособилась сдавать их в расположенный неподалеку от дома коммерческий ларек, «комок», как тогда называли такие магазинчики. В нем работала знакомая, которая без лишних расспросов забирала пестрые коробки, сразу выплачивая деньги.
Деньги обесценились, мелкие исчезли вообще. Никого уже не удивляло, что в магазинах на сдачу частенько давали спички, крышки, прищепки и прочую дребедень. Да и крупные деньги растворились в бурлящей инфляции, все расчеты велись исключительно в долларах, даже древние старухи прекрасно знали, сколько сегодня стоит американская валюта. Сообщения о курсе стали более актуальны, чем прогноз погоды, а сам курс – таким же переменчивым, как погода, и мог поменяться несколько раз в течение одного дня. Денежный вопрос стоял остро, как никогда.
– Тебе самой не противно получать жалкие копейки за свою работу и брать взятки едой? – подливал масло в огонь Иван, – Здесь ты будешь иметь достойную зарплату, и, главное, ее будет на что потратить, ну неужели ты этого не понимаешь?
Именно эти высказывания больше всего бередили душу. Многие врачи вообще ушли из медицины, так как после резкого перехода от развитого социализма к дикому капитализму прокормить семью стало невозможно. Устраивались, кто как мог: кто-то занялся частным извозом, кто-то пополнил ряды торговцев на местном «толчке», кто-то стал распространителем Гербалайфа, Мэри Кей и других подобных организаций, некоторые открывали частные фирмы, занимавшиеся деятельностью весьма далекой от медицины. Народ в основном подался в коммерцию, где можно было получать «живые» деньги, не дожидаясь, пока государство озаботится проблемами людей, которым мало того, что хочется кушать три раза в день, но и совсем не нравится работать за бесплатно. Юля тоже пыталась подрабатывать: параллельно с основной работой, она устроилась в спортивный клуб тренером по шейпингу, в котором давно стала почетной клиенткой. Не только из-за солидного срока членства, а из-за того, что успела принять роды или излечить от разных хворей почти всю женскую часть персонала клуба.
Юля целый год подвергалась метким точечным ударам: будущее сына, собственная работа, особо Иван напирал на счастливое воссоединение семьи. Однако она продолжала твердить, что никуда ехать не желает.
***
– Ума не приложу, что делать! – положив телефонную трубку, с досадой воскликнула Юля, обращаясь к сидящей напротив подруге, – Он теперь так все преподносит, что если я не приеду, то только я буду виновата в его неприятностях! Так и сказал: «Не вижу другого выхода! Раз ты не хочешь ехать сюда, значит, мне придется вернуться, а если попаду в тюрьму, то так тому и быть! Я не могу жить без семьи!»
Юля сидела на кухне со своей подругой Мананой и обсуждала только что состоявшийся разговор с мужем.
Юля с Мананой знали друг друга, можно сказать, почти с рождения. Их родители когда-то вместе учились в одном институте.
Девочки тоже, сколько себя помнили, всегда были вместе. Вместе ходили в школу, потом так же вместе поступили в медицинский институт, учились в одной группе, неизменно вместе готовились к экзаменам, в один год вышли замуж и даже их дети появились на свет с разницей всего в один месяц.
– Сестры-близнецы, – называли их общие знакомые.
Это, конечно, было шуткой, но только отчасти. Черноглазая, как все дочери Грузии, жгучая брюнетка, Манана и рыжеволосая Юля отличались только мастью. В остальном их внешность была до странного похожа. Их одинаково дразнили в школе: «тетя, достань воробушка!», из-за чего переживания – надо же было вымахать такой дылдой – тоже были общими. Они с детства привыкли обмениваться одеждой, сначала детскими платьицами и кофточками, а потом, повзрослев, частенько разнообразили свой гардероб – надо сказать совсем не маленький – нарядами, взятыми друг у друга. Черты лица Мананы не оставляли сомнений в том, что в ее жилах течет кровь потомков витязя в тигровой шкуре. Но это обстоятельство никак не мешало похожести. Юля, со своими зелеными глазами, в обрамлении рыжих ресниц, которые, впрочем, совершенно не уступали по длине (специально мерили, чуть глаза не выкололи) чернейшим без всякой туши ресницам Мананы, походила на нее как родная сестра. Единственным, что как-то их отличало, был породистый, с заметной горбинкой нос Мананы. Подружки очень гордились своим сходством, и их обеих огорчала эта досадная горбинка. Где-то в классе пятом они условились, что Манана непременно «прооперирует себе нос». Позже, правда, от этого решения они отказались. И даже прически у них были одинаковые: торчащие в разные стороны непокорные пружинки, черная с синим отливом копна у Мананы и ярко-рыжая грива у Юли.
Обе семьи изощрялись в остроумных шуточках, по поводу странной похожести дочерей.
И Манана, и Юля выросли в семье врачей. После школы не было никаких сомнений: девочкам прямая дорога в мединститут. Их обеих с детства сопровождал «больничный запах», они сами, еще будучи маленькими, бывало, «дежурили» с мамой или папой, когда ребенка не с кем было оставить. Книжные полки домашних библиотек трещали от медицинских учебников, которые они любили рассматривать, ничуть не страшась жутких картинок, мамы частенько рассказывали своим чадам о разных болезнях, и это было не менее интересно, чем сказки.
Их с детства окружали врачи, врачами были почти все знакомые, дома постоянно велись медицинские разговоры, звонили многочисленные пациенты и консультации проводились прямо по телефону, а в праздники любого присутствующего могли выдернуть из-за стола срочным сообщением, что привезли очередного тяжелого больного, редкое застолье обходилось без подобного события. Не было ничего неожиданного в том, что подружки после школы дружно отнесли документы в медицинский институт.
Обе прекрасно знали, где именно хотят работать. Юля видела себя только в акушерстве и бегала на ночные дежурства в городской перинатальный центр.
Манана выбрала хирургию, и чуть ли не с первого курса подолгу простаивала в операционной, ассистируя отцу, который с гордостью поглядывал на нее и мечтал о том недалеком времени, когда умница дочка сменит его на посту главного врача хирургического отделения больницы. Фанатично преданный хирургии, он и от дочери требовал такой же самоотдачи. Манане прочили блестящее будущее: училась она с артистической легкостью и была ходячей медицинской энциклопедией.
– Может, все-таки зря упрямишься? – говорила Манана, – Что здесь? Разруха, безденежье и беспросветность. А там, может, со временем свой кабинет откроешь, у нас же это вообще невозможно! Ребенку дашь хорошее образование! И вообще, как можно отказываться от жизни в Европе?