Перекресток
Шрифт:
Избушка Егора представляла собой тот вид жилья, в котором по всем народным представлениям живут знахари и ведуны – покосившаяся избушка на курьих ножках. Курьих ножек, правда, не было, но покосилась она изрядно. Ветхая, с почерневшей соломенной крышей, но аккуратно обмазанная и тщательно выбеленная, она, казалось, была придавлена к земле и чудом не разваливалась под невидимым гнетом. Внутри избы все было чисто выскоблено и вымыто, а небольшая печь тщательно обмазана глиной и побелена. Даже глинобитный пол был вымыт со всем старанием, которое только могли приложить мужские руки. Но места в избе совсем не было – кругом висели пучки трав, связки кореньев и стояли в оплетенных бутылях какие-то крепко пахнущие даже через пробку настои. Все это, на первый взгляд,
Сам Егор спокойно относился к густому запаху трав, кореньев и настоев, наполнявшему тесное помещение избы, но Верный не разделял отношения хозяина к травкам и корешкам и, оставаясь при своем мнении, в избу не входил, а спал во дворе в такой же покосившейся, как сама изба, конуре.
Жил Егор один, но раз за разом к нему приходили жители деревни, а иной раз и специально приезжали из соседних деревень – брали травки, настои, высушенные и растертые корешки или просто советовались. В благодарность оставляли Егору небольшие подарки в туго завязанных узелках. Кто-то приносил дюжину яиц, кто-то крынку с маслом, а кто-то краюху хлеба – денег Егор не брал и платы не просил, помогая приходящим бескорыстно и от всего сердца.
Придя домой, Егор хорошенько умылся в бочке с теплой дождевой водой, стоявшей у стены дома, причесался, как мог, и надев свежие портки, тщательно выполоскал в той же бочке свою пропылившуюся насквозь одежу. Выжимал он её уже не так тщательно. Выжимать тщательнее было опасно, так как лишнее усилие могло привести к необратимым последствиям – ветхая ткань могла не выдержать. Со словами «и так сойдет» выстиранная на скорую руку одежда была тут же снова надета – гардероб Егора разнообразием не отличался. Он весь состоял из пары ветхих портков, пары штанов и одной рубахи, столь же древней, как и те портки, которые носил Егор. Была у него еще и красная, шитая рисунком рубаха-косоворотка, надеваемая по большим праздникам. Рубаху ему сшила тетка Марья и чуть не силой заставила взять её в подарок.
Еще одну гордость Егора составляли сапоги. Их ему подарил староста – Никита Семёнович за то, что Егор оказал ему неоценимую услугу. Как-то ночью Егор задержался с Маринкой после молодежной гулянки и, направляясь домой, проходил проулком мимо двора Никиты Семёновича. Шел он не спеша и заметил, как какой-то тать тем же проулком пытался увести коней из конюшни старосты. Крика Егор не поднял, а попросту затаился в темноте и в нужный момент огрел конокрада колом, вынутым тут же из плетня. Пока тать, не ожидавший такого приветствия, в крепком забытьи связанный кушаком лежал на земле, Егор разбудил хозяев и сдал преступника для дальнейшего разбирательства. А на следующий день Никита Семенович, благодарный за спасение своего имущества, заказал для Егора сапоги, которые и были пошиты со всем прилежанием местным сапожником. Крепкие, хромовые, словно литые по ноге, они, аккуратно завернутые в тряпицу и спрятанные в укромном месте, надевались только по особым случаям. Все остальное время Егор ходил в лаптях или босиком. Это его ни сколько не расстраивало, так как ко всем вещам Егор относился с неподдельным безразличием, хотя и не без удовольствия надевая на молодежные гуляния свои сапоги и красную рубаху. Из всех своих вещей ценил Егор только небольшое колечко, которое носил с тех пор, как себя помнил. Как и от кого досталось ему это кольцо – Егор не помнил, но бережно к нему относился, не соглашаясь никому продать даже в самые трудные для себя времена.
Сегодня, как уже сказано, Егор решил не прихорашиваться больше меры и потому ограничился чисткой повседневной рубахи и все теми же лаптями.
За всеми приготовлениями время прошло быстро и солнце уже заметно прислонилось к горизонту, возвещая о скором закате. Можно было отправляться к Маринке и, подперев дверь палкой (замка эта дверь никогда не видала), Егор отправился к Маринке, уже никуда не сворачивая.
Быстро добравшись до дома тетки Дарьи и подойдя к палисаднику, Егор встал в тени акации, росшей у палисада. Тихонько просвистев дроздом, что было давно условленным между ним и Маринкой знаком, Егор стал дожидаться Маринку, которая, как он предполагал, уже ждала его сигнала и должна была скоро появиться.
Глава 2. Маринка
Маринка встала ещё засветло и вместе с теткой Дарьей и её сыновьями, которых считала своими братьями, отправилась управляться по хозяйству. Дядька Семён – муж тетки Дарьи, еще вчера уехал со старшим сыном в соседнюю деревню к родственникам помочь в постройке дома, да там и заночевал. А хозяйство не ждет – за ним ухаживать нужно. Хозяйство большое – коров дюжина, да телята, свиней две дюжины, курей две сотни, гуси, утки, кролики. И всех накорми, за всеми убери, коров подои, да яйца собери. Вот и приходится всей семьей вставать до зари и ложиться не раньше, чем стемнеет.
Маринка не жалуется – она в доме не за батрачку, а за родную дочь. Родители Маринки работали на шахте и оба сгинули без вести в той же шахте, когда Маринке было лет пять. Забрала её к себе тетка Дарья, дальняя её родственница, да и растила её в ровне со своими детьми – куском не обделяла, но и не баловала. У тетки Дарьи и дядьки Семена семеро парней и Маринка, так что к Маринке отношение особое. Привезет дядька Семён с ярмарки леденчиков – всем раздадут и про Маринку не забудут, да еще и отрез на сарафан ей в придачу. Если забалует кто из парней, то дядька Семен спуску не даст – розгой отходит. А уж если Маринка нашалит, то, делать нечего, высекут и её. Но, конечно, секли её не так строго как братьев – полегче, так что, если братья еще неделю чесали потрепанные места, то Маринка уже на второй день, как ни в чем небывало, носилась по деревне. За непоседливость прозвала тетка Дарья Маринку – Шило, а потом уж и вся деревня подхватила это прозвище, как нельзя точно подошедшее непоседе Маринке.
Так и выросла Маринка Шило в семье тетки Дарьи как родная дочь, да и называла тетка Дарья Маринку дочкой, хотя и звала Маринка Дарью теткой.
А сегодня у Маринки дел невпроворот. Пока Тетка Дарья собирала и отправляла сыновей на покос – Маринка подоила коров и отогнала их в стадо. Затем выгнала на озерцо, что у деревни, гусей и уток и, не отдыхая, отправилась на огород где, пока не поднялся дневной жар, без устали полола грядки.
Когда солнечный жар стал уже совсем нестерпим – Маринка, чуть отдышавшись в тени дома, отправилась таскать воду свиньям, кроликам и курам. И опять ни минуты не отдохнув, Маринка с корзиной только что выстиранного теткой Дарьей белья отправилась к реке, где тщательно все его выполоскала и, аккуратно сложив обратно в корзину, принесла домой.
Только после этого Маринка присела на скамейку у дома в тени развесистых веток яблони и, закрыв глаза, отдышалась. Плечи и поясницу слегка ломило, но Маринка, казалось, совсем не замечала усталости. Незаметно она задремала и скорый сон закружил её в грезах о предстоящем вечере. Вечером она с Егором собиралась на посиделки и даже уже отпросилась у тетки Дарьи, которая, чуть поворчав, все же согласилась. При этом тетка Дарья тяжело вздохнула и с укором посмотрела на Маринку, как бы говоря: «И чего ты в нем, непутевом, нашла?».
– Маринка, чего бельё не развешиваешь? – голос тетки Дарьи вывел Маринку из забытья и заставил вновь вспомнить о еще не проделанной работе.
– Иду, тетя Даша, – крикнула в ответ Маринка, после чего нехотя поднялась и отправилась развешивать выполосканное белье.
Справившись и с этой работой, Маринка помогла собрать тетке Дарье обед и уселась обедать вместе с теткой и подоспевшими с покоса братьями.
Обедали неспешно, как обедают люди, чей рабочий день начался задолго до рассвета. Хлебали холодную освежающую окрошку, заедая еще теплыми шаньгами. Пили холодный квас.