Перекресток
Шрифт:
– Во, расщебетались, тему себе по зубам нашли! С вами того гляди опоздаешь! Идем?
– Без завтрака? Миччи, ты заболел!
– Тьоу направила на него фолль и мгновенно заслонилась рукой: - Так и есть. Температура - минус!
– По дороге перекусим, - пообещал Миччи.
– Я вчера высмотрел место, где кипрей медом наливается.
– Это ж другое дело, - обрадовался сластена Зииц.
– Веди!
И все трое заструились к Поляне.
Темнело быстро. Прежде чем поблекнуть на ночь, краски еще разок вспыхивали, а потом впитывались внутрь травы и листьев, уплывали вверх. Зелень набухала и тяжелела, обретая синие глянцевые тона. Небо светлело,
Тьоу закинула руку за голову, прострекотала что-то легкое и, не останавливая бега, обернулась всем туловищем назад:
– Знаете, мальчики, если все пройдет удачно, я буду страшно счастлива. А вы?
– По мне и так хорошо, по-старому, - невнятно пробормотал Миччи, на ходу поднося ко рту горсть незрелой, едва начавшей кое-где белеть брусники. Ягода оказалась кислее, чем он предполагал, и лицо его сморщилось.
– Рядом с тобой и березовый сок забродит, бука!
– Тьоу засмеялась.
– А вот я, мальчики, жду не дождусь, когда расширится наш мир. Я его чувствую, этот мир света и красок. Мы возьмемся за руки, выскочим под раскаленное небо и запоем: "Солнышко, солнышко, выгляни из облачка!"
– Да, найти общий язык с людьми - это на привычной планете обрести братьев по Разуму, - вмешался Зииц.
– Хвала и трижды хвала Совету, который наконец решился на эксперимент.
– Не понимаю, чему вы радуетесь?
– не сдавался Миччи.
– Неизвестно, чем все кончится...
– Ну это ты брось!
– Зииц остановился.
– Предсказатели по многу раз всякие варианты перечувствовали. Старые даже положили несколько младенцев в строгую спичку - на случай, если мы все-таки утратим себя...
– Видишь ли, самые необратимые изменения подкрадываются и накапливаются постепенно. И не заметишь, и назад не повернешь. Вдруг мы, новые, кинемся уничтожать прошлое? В том числе и спящих младенцев?!!
– Ишь куда загнул! Не настолько же переломится наше сознание!
– Много ты знаешь об Излучении!
Миччи вздохнул и покатился под горку, такой кругленький, взъерошенный и несчастный. Разве он, бедняга, виноват, что волнуется за свои привычки, за настроение тави и особенно - за одну молоденькую симпатичную тавинку с ресницами, как тычинки спиреи?.. А еще, вероятно, он просто боится Излучения: говорят, в какой-то момент наступает боль... Вот Зииц - тот совсем другое дело. Для Зиица безоговорочно хорошо все новое. Ему нравится быть чуточку впереди остальных. К тому же росой не пои - дай покомандовать. Он по уши влез в подготовку и ждет лишь сигнала Граггов. Тьоу тоже всей душой за эксперимент. Но ведь и разделять мнения можно по-разному!
За мыслями Тьоу замедлила шаг, чем тут же бессовестно воспользовался Миччи. Ворча и стеная по поводу раннего вставания, он повалился под кустик и мгновенно захрапел. Хлопотливый Зииц вынырнул из-за пня, прикрикнул на соню и, не ожидая, пока Миччи кончит переминаться с ноги на ногу, умчался доругиваться с занудливым комаром-вегетарианцем, который до лихорадки изводил всех рассказами об отвращении к горячей крови. Вернувшись, Зииц отослал ошалевшую от радости услужить совку с вестью, что с минуты на минуту прибудет на Поляну. Затем прямо с середины продолжил спор:
– Вы себе не представляете, как это здорово - тави и человечество лицом к лицу! Излучение расшатает наши организмы, и мы выйдем под солнце из позорного ночного одиночества!
– А дальше?
– возразил Миччи, аппетитно посасывая головку кипрея.
– Что "дальше"?
– не поняла Тьоу.
– Ну предстанешь ты перед человечеством - такая шустренькая, юркая, с полупрозрачной кожей, слабенькими четырехпалыми ручками и уродливыми, по их понятиям, глазами - неужели ты думаешь им понравиться?
– А почему нет?
– Тавинка искренне удивилась.
– Они ведь тоже одни-одинешеньки на планете! Вот и будем дружить. Вы слышите, люди? Примите нас в братья!
Последние слова прозвучали безнадежно-отчаянно, как крайний аргумент в споре, как неожиданная петушиная нотка в голосе подростка. Солнце манило Тьоу крепко и непонятно. Она любила дневные краски, которые урывала для себя ценой обожженных глаз. Потом все тускнеет, сереет, выцветает, но эти первые мгновения Тьоу ухитрялась растянуть в памяти, дополняя солнечными бликами однотонный спектр фолля. Не меньше ее манили и люди. Но кому объяснишь внезапное желание сегодня остановить ту девчонку-грибницу, поболтать с ней, познакомить со смышленым зайцем вместо ожиревшей парковой белки? Тьоу цеплялась за ее курточку, окликала, дергала выбившуюся из-под капюшона прядь, но человеческий детеныш ее не понял. Вдруг и потом не поймут? Нет, лучше об этом не думать. В конце концов, даже Миччи ничего не хочет понять из тихой любви к уюту. Он не любит нового. Ни в большом. Ни в малом. Подскажи ему кто, он и своей осине запретит подрастать, чтоб дом ему ненароком не портила. Если, разумеется, не поленится. С ним и это станется...
Тьоу замолчала, но слова ее задели Миччи:
– "Братья", говоришь? Послушай, вон там топают твои будущие "братья". Хочешь стать похожей на них?
– Миччи, будь объективен!
– возмутился Зииц.
– Мы должны смотреть на людей с вершины нашей цивилизации, быть достойными встречи...
– Погоди. Я попробую сама. Ладно, Ми?
– Валяй. Только вы все равно меня не убедите.
– Миччи примял траву и лег, вяло отстранив от локтя неосторожного светлячка.
– Не понимаю, почему мне надо отказываться от внешности?
– Тавинка повернулась к Миччи и сердито пристукнула ножкой.
– Тьоу, да или нет?
– настойчиво переспросил Миччи, не открывая глаз.
Тьоу насупилась, отпрыгнула в сторону, взлетела на валун, сильно наклонилась к земле. Невдалеке сонная малиновка чиркнула коготком о намокший край гнезда. Малютка обабок хрустко расталкивал шляпкой мох. Жук-листорез в дурном настроении переползал на соседнюю ветку. Из-за деревьев вынесло шум проходящего вдали поезда, и тотчас, все сметая, налетел запах перегретого рельса.
– Пожалуй, нет. Но...
– Достаточно. Меня не интересует, почему нет.
– Миччи сладко зевнул и повернулся на другой бок.
– Взять хотя бы тебя, Зи. Я не верю, что тебе нравится спать под валуном...
– А почему ты решил, что нравится? Вовсе нет!
– Зииц независимо стрельнул язычком, слизнув с продолговатой шишки горьковатую капельку клея.
– Даже сухая елка приятнее безразличного камня. Но, не растеряв своего, мы должны научиться всему тому, что умеют люди.
Он подпрыгнул, распластался вдоль соснового ствола и завис, ритмично царапая пятками чешуйчатую кору. Неудивительно поэтому, что из дерева тотчас высунулась недовольная физиономия дядюшки Дилля. Поскольку никто его не заметил, он положил голову на руки и прислушался.