Перекресток
Шрифт:
Но человек уловил только шелест ветра в листьях придорожного куста. Он вытянул корзинки перед собой и с бьющимся сердцем двинулся на неясный силуэт, пока не уперся пальцами в гладкий березовый ствол. Он был по-своему храбр, этот бородатый Толик. Как и всякий нормальный современный человек, он не верил в чертовщину и леших. Но подсознательный ночной страх уравнивает всех. Даже тех, кто на спор ночует на кладбище. Столкнись
– Примерещилось - успокоил себя Толик. Поскольку никакая реальность не подходила под увиденное, а это слово всегда все объясняет.
– Рассказать на работе - засмеют!
Он с облегчением провел ладонью по коре березы и удивился и обрадовался почти женственной ее теплоте:
– Надо же, где ночью солнышко задерживается!
Прижался к березе щекой. Потом, не отрывая взгляда от ствола в том месте, где в него скрылась Тьоу, шагнул назад, споткнулся о корневище. И вдруг что-то холодное и серебристое блеснуло в лунном свете, вскинулось, ударило в ногу повыше кеды, острая боль обожгла щиколотку, а в сторону неторопливо потекла гибкая полоска змеи. Толик настолько растерялся, что дал ей уползти. Лишь после этого боль и страх вырвали у него крик, заставили опуститься на землю.
Лорка примчалась сразу. Она как-то мгновенно ухватила взглядом сидящего Толика, опрокинутую корзину, закатанную штанину джинсов и даже две капельки крови на ноге, о которых могла скорее догадаться, чем заметить. Лорка присела на корточки и с такой пронзительной участливостью посмотрела на Толика, точно у нее самой сейчас звенели от боли жилы. Собственно, боль у Толика не была пока уж такой нестерпимой, и эти черные круги в глазах, ощущение раскаленных проволок внутри ноги, стиснутые против крика зубы были вызваны просто отчаянием, жутким ужасом перед ядом змеи, еще даже и не начавшим действовать. Это было предчувствие беды, оказавшееся мучительнее самого мучения.
– Нож... И спички в кармане... Живо!
– прохрипел Толик.
На миг Тьоу забыла о Поляне, готовой высеять Излучение, о народе тави, ожидающем перестройки, о Миччи, так и застывшем в движении остановить ее в неудобном полуобороте с протестующе вытянутой рукой. Тьоу видела только страх человека, которому могла помочь, не могла не помочь. Она раскрыла ствол перед носом Лорки, шагнула вперед, лицо ее тоже подергивалось от чужого страдания. Лорка, не оборачиваясь, подвинулась, дала место рядом с собой. А рычащего Чуньку обняла за шею, уткнула мордой себе в колени. Девчонка положила четырехпалую ручку на Толину рану и застыла. По лицу ее ходили тени.
Боль в ноге билась толчками. Толик сопротивлялся ей, но она протянулась через голень и бедро, пронзила бок. Если прокушена вена, то яд через кровь попадет в сердце... Нет сил и смысла прокаливать нож, надрезать рану...
Появление из дерева силуэта Толик принял за продолжение бреда. Лорка что-то говорила, удерживая одной рукой пса, а другой обнимая леснянку. Боль быстро сошла, стекая в четырехпалую ладошку. Щиколотку слегка покалывало. Он больше не чувствовал ноги, как не чувствуешь здоровой части тела.
Толик не поверил себе. И если бы не березовый ствол за спиной, повалился бы навзничь, чтобы ничего не видеть и тихо ожидать новой и последней волны боли. Но раз уж не мог ни отвернуться, ни упасть, то вынужден был смотреть, как малолетняя племянница налаживает немудрящую дипломатию:
– Тави - хорошо. Тьоу - хорошо. Человек - хорошо.
– Я пойду, - спохватилась тавинка.
– Приходи завтра, - попросила Лорка.
– Я буду ждать.
– Завтра? Хорошо - завтра...
Тьоу поднялась, прошла через ствол, и Толик, слышавший только Лоркин голосок и не понимавший ответов гостьи, неотличимо похожих просто на шелест листвы, внезапно уловил в себе неясный, но заметный след в виде смутно рождающихся стихов. Он теснее прижался к березе плечом, зашептал:
Раскрой мне свои ладони, деревце:
Я хочу быть с тобой на "ты",
Со мною солнце, земля и дождик делятся,
Отливаясь в твои плоды.
Ты памятник жизни.
Ты - мое право надеяться.
Ты - формула высоты...
Раскрой мне ладони и сердце, деревце;
Я хочу быть с тобой,
Как с любимой, на "ты"...
Тьоу отделилась от ствола и на цыпочках отошла к замершему в отдалении Миччи.
Грагги на Поляне ударили третий раз.