Перелистывая годы
Шрифт:
84
— О чем? — поинтересовалась бабушка.
— О том, что его любовь должна быть бескровной.
— Разве он кому-нибудь говорил про любовь?
— Не говорил… Но о ней говорит весь двор! И Вера выглядит вроде бы соучастницей. Ведь из-за нее он угрожает… И даже в отдельных случаях бьет. Даже бьет!
— Это скверно, — согласилась бабушка. Приободренный папа выдвинул новое предложение:
— Надо побеседовать с его родителями. Все, знаете, были молодыми. Все, знаете, были… И помнят!
Тут
Увидев это, папа взметнул руки вверх:
— Я не буду беседовать. Не буду. Обещаю тебе! Только не трать свои нервы.
Я начала «отходить». И проследовала к окну уже более твердым шагом. Тогда, обращаясь ко мне, папа продолжил:
— Пойми… его интимное чувство не должно производить шум на весь дом.
— Почему?! — вмешалась в разговор мама. Пусть все знают, что в нашу Верочку можно влюбиться.
— Разве в этом кто-нибудь сомневается? — тихо произнесла бабушка. — Она имеет защитника? Ничего страшного!
— По крайней мере для нее, — согласилась мама. — Анисия Ивановна, как всегда, права. — И крикнула в папину сторону: — Просто не верится, что ты ее родственник!
Я подошла к двери, возле которой стояла вновь не замечавшая меня женщина.
— Зачем же делить-то, Коленька? — донесся близкий к рыданию голос матери. — Я ведь скоро…
— Всех нас в два раза переживет! — отреагировала дебелая женщина.
И я поняла, что мужчина, выдавленный из тюбика, — ее раб.
— Что там делят? — спросила я.
Она была до того возбуждена, что выдохнула дым мне в лицо:
— Что делят в суде? Имущество!..
У бабушки была старшая сестра. Ее звали тетей Маней.
— Старшая, но не старая, — объяснила мне бабушка. — Выглядит куда лучше меня: всю жизнь прожила в деревне.
85
Воздух такой, что пить можно. И спокойная она. Ни разу криком себя не унизила.
— Как раз это опасней всего, — включился в разговор папа. — Опасней всего… Человеку необходимо разрядиться: крикнуть, выругаться, что-нибудь бросить на пол. Иначе внутреннее самосожжение происходит… Самосожжение!
Грамоте тетя Маня научилась поздно, уже в зрелом возрасте, и потому очень любила писать письма. Бабушка читала их вслух, а мама и папа делали вид, что им интересно.
Мама иногда даже переспрашивала:
— Сколько… сколько она собрала грибов? Бабушка находила соответствующее место в письме.
— Сколько она наварила банок варенья? Бабушка вновь водила пальцем по строчкам.
Мама могла бы и не интересоваться этими цифрами, потому что все засоленные тетей Маней грибы и все сваренное ею варенье отправлялись по нашему домашнему адресу.
— Куда нам столько? — ахала мама. И аккуратно размещала банки в холодильнике и на балконе.
Всякий раз, когда потом грибы и варенье появлялись на столе, мама напоминала:
— Это
Если же к папе приходили друзья и грибы становились «грибками», за здоровье тети Мани провозглашались тосты. Бабушке это было приятно:
— Не зря Манечка спину гнула. Удовольствие людям! Когда бабушка была маленькой, они с тетей Маней осиротели.
— Она, старшая, выходила меня… Не дала росточку засохнуть без тепла и без влаги.
— Как ты мне?
— Ты бы и без меня расцвела: тут и мать, и отец, и профессора!
— Нет… Без тебя бы засохла, — ответила я.
По предсказаниям бабушки, ее старшая сестра должна была «пить воздух» лет до ста, если не дольше.
Но тетя Маня стала вдруг присылать письма, в которых точным был только наш адрес. Бабушку она называла именем их давно умершей матери, сообщала, что грибы и ягоды растут у нее в избе, прямо на полу… из щелей.
Потом ее сосед из деревни написал нам, что у тети Мани сосуды в голове стекленеют, но что сквозь то стекло ничего ясно не разглядишь. Так ему врачи объяснили.
— Стало быть, у Мани склероз, — сказала бабушка. И до-
86
бавила, первый раз изменив себе: — Очень уж это страшно. И воздух, стало быть, не помог.
— В молодости чем больше родных, тем лучше, удобнее. Все естественно, прямо пропорционально, — сказала мама. — А в старости, когда наваливаются болезни, возникает нелогичная, обратно пропорциональная ситуация: чем больше родных, тем меньше покоя.
— Но ведь и мы тоже можем стать пациентами своих близких, — ответила бабушка. — На кого болезнь раньше навалится, никому из нас неизвестно!
Мама при всей точности своего мышления как-то этого не учла.
— Никогда не кричала она. Вот и результат, — пробормотал папа. — Вот и результат…
— Что поделаешь… Надо ехать в деревню, — сказала бабушка. И, вроде бы извиняясь, обратилась ко мне: — Ничего страшного: вас будет трое. А она там одна.
И сразу пошла собираться.
Я почувствовала, что не может быть нас троих… без нее, без четвертой.
Я почувствовала это — и уже не нарочно споткнулась на ровном месте. От волнения я стала, сбиваясь, проглатывая слова, объяснять, что без бабушки все погибнет, разрушится. Мама и папа панически испугались.
— Придумайте что-нибудь! — невнятно просила я их.
— Мы умоляем тебя: успокойся… — вталкивая мне в рот пилюлю и заставляя запить ее водой, причитала мама. — Выход, бесспорно, есть. Пусть тетя Маня приедет сюда. К нам… Хоть сегодня!
— Разумеется, мы будем довольны, — привычно поддержал ее папа. — Мы будем довольны.
С этой вестью я заспешила в коридор, где бабушка собирала вещи.
Мама и папа ринулись вслед за мной.
— Тетя Маня будет жить здесь, в нашем доме, — торжественно объявила мама. — То, что дорого вам, дорого и нам, Анисия Ивановна. Это бесспорно. Иначе не может быть.