Переливание сил
Шрифт:
Какая чудовищная, чудесная беспомощность!
Ничего не помню. Помню только, что долго мы еще сидели на этой лавочке. Голова ее лежала на моем плече. Я обнимал ее за плечи!
Обнимал!
Рука висела над ее плечами. Я боялся как следует дотронуться. И рука мне казалась защищающим ее шатром. Все мне было так ясно тогда!
А потом (через много дней) мы целовались, целовались... Целых два года целовались. Я про стихи все узнал и про Блока. И в консерваторию ходили.
Дневник я больше никогда не вел (пришпоривать,
И ссорились часто. Часто из-за ребят. Я начинал хвастаться ими. Я говорил, что это все мои друзья. А она говорила, что этого не может быть. Друг может быть один. Ну два. А семь! Семерых друзей сразу настоящих быть не может.
Она, конечно, права была. Но только так вот, всемером, мы и до сего дня. И все друзья. Двадцать один год уже. Все семь. Вот не бывает, а факт.
Часов в пять утра я вдруг подумал, что сейчас она проснется в здравом уме и меня узнает.
И я ушел в дежурку.
Я не хотел предстать перед ней в роли спасителя. Хотя это так выигрышно и приятно. А тут испугался.
Неужели я испугался ее реакции на штопаное лицо?!
Нет, я испугался просто потому, что мне всегда было легче с ней встречаться, когда можно было подставить свою шею, а она могла ее бить. Вот! Мне так было легче. А быть в ее глазах спасителем, мне!.. Сил не было.
Дальше будет видно, а пока я смотался из палаты. Дальше будет видно, а что было, я помню...
Из-за своего шалопайства школу кончил я на год позже всех.
У нее была первая сессия в университете. А у меня были еще школьные каникулы.
Сегодня она сдает экзамен.
Как я бегал к школе, когда она сдавала на аттестат зрелости!
Как я бегал, искал подарок, когда она получила золотую медаль!
Как я любил ее! Как я целовал ее!
Мальчик!
А сегодня уже экзамены в институте.
И вдруг я чувствую, что мне неохота идти к ней. Мне хочется пойти к ребятам. Ведь у них тоже у всех экзамены.
Да что же это? Почему я не хочу идти к ней?
Позвонил.
— Как сдала? — Отлично. Ты придешь?
— Ммм.
— Что-что? Не поняла.
(И я не понял).
— Приду.
—Ну я жду.
Я шел медленно и думал, думал. И додумался до того, какой я честный, порядочный. Я шел медленно и любовался собой. Своей честностью, своей порядочностью.
— Знаешь, Тань, я не люблю тебя.
— Что?!
— Я понял сегодня, что не люблю тебя.
— Что?!
— Я понял сегодня, что не люблю тебя.
— Не понимаю. К чему ты?
— Вот что-то не хотелось мне приходить сегодня. Значит, не люблю.
— Это вовсе
— Нет, если бы я любил, я хотел бы прийти к тебе. А я хотел к ребятам пойти,.
По-моему, она плакала. А может, нет. Я себя уже начинал с ужасом слушать.
— Нет. Это не любовь. Я решил честно тебе сказать. Раз не люблю — надо честно сказать. Иначе это будет обман.
— Принеси мне завтра мои фотографии и кинь их в ящик почтовый. И уходи. Быстрее, быстрее...
— Я решил, Тань, что так будет честнее. Ведь иначе я обманываю тебя.
— Уходи быстрее. Я очень прошу тебя.
— Честность — ведь это главное, правда, Тань? Ведь не должны же мы...
— Уходи, уходи, уходи быстрей.
Она говорила шепотом. Я встал и продолжал:
— Честность — ведь это главное. Правда, Тань? Мы ведь с тобой...
Я шел домой и любовался своей порядочностью. Что-то было еще в моем любовании.
Честность.
Ублюдочная честность. Какую подлую пулю я отлил из честности! Я использовал честность, как ростовщик вексель.
Фашист.
Поставил первую в моей жизни двойку.
А как я ее любил! Как я ее осторожно целовал!
Только вот мы часто ссорились. Из-за ребят.
Такие хорошие были ссоры...
Через несколько лет Таня подарила мне книгу и надпись сделала: «С благодарностью за полученный урок».
А урок-то в конечном счете мне, да только, может, уже поздно.
Я вспомнил все наши встречи, мы встречались после много раз. Я охотно с ней встречался, радостно, но невыносимо предстать пред ней в роли спасителя!
Невыносимо!
Насколько легче быть виноватым: тебя бьют, ты терпишь, тебе легче. И вдруг все поломалось...
Все сначала. Как спокойны были безликие, светские встречи! Были встречи, и никаких воспоминаний.
Так было легче.
А теперь все начинай сначала.
Я опять вспоминаю нашу встречу, когда мы думали, что можем отмечать двадцатилетний юбилей, кстати, я потом подсчитал: оказалось, что в тот год было лишь девятнадцать лет, но это неважно.
Сегодня наша первая ночь, проведенная вместе от начала и до конца.
А я помню, как мы встретились и расстались в последний раз перед сегодняшней ночью.
— Здравствуй, милый! Как я рада видеть тебя!
И я всегда рад ее видеть. Что бы она ни говорила.
—Ученый, ты жизнью доволен?
— Доволен.
— Ты доволен только собой или жизнью?
— Жизнью.
— А ты что-то меньше самодоволен, чем раньше. Какой большой стал! Или толстый?
— Как у тебя-то дела?