Переписка 1992–2004
Шрифт:
Но тем не менее, не такие эпизоды мне хотелось бы вспомнить в связи с темой "мистики Франциска". Как писали в своем предисловии "три спутника" (три ближайших ученика Франциска) в ответ на поручение собирать и записывать известные им чудеса из жизни учителя: "Чудеса делают святость явной, но не они составляют ее". Одним из самых таинственных прозрений Франциска мне кажется его "Послание министру'' — текст, в котором, с внешней стороны, нет ничего чрезвычайного и ничего ослепительно нового (ведь по этим двум признакам — неизвестного прежде знания и не встречавшегося прежде явления — обыкновенно и относят ту или другую историю к "мистическим").
Франциск советует некоему министру — человеку, который сменит его на месте руководителя всего, уже огромного к этому времени, братства, как осуществлять управление
Как всегда, ничего кроме того, что написано в Евангелии и что этот министр, несомненно, и сам читал и знал, как бесчисленное множество других христиан до и после него. Таинственно в этом совете только то, что человек может повторить такие слова как свои и такое поведение считать единственно возможным: не желательным, где-то на горизонте души, да еще при условии, что ее, эту душу, освободят от некоторых "необходимых", самим "человеческим состоянием" — conditio humana — обусловленных компромиссов, но практически необходимым и единственно приемлемым. И тут мы понимаем, что человек, советующий такое, — Другой Человек: не то что "другой, чем мы", но вообще Другой. Я бы сказала: более другой, чем тот, кто видит самые опровергающие обыденный разум видения, — но это будет ложное противопоставление; потому что — что это, как не видение? видение мира, до самой темной глубины проникнутого любовью: мира, который ничто не лишит чести быть сотворенным, быть, словами Пастернака, драгоценным изделием [96] . Чрезвычайные, специально "мистические" образы были бы для такого видения не то чтобы излишни или чужды — но просто необязательны.
96
Ты держишь меня, как изделье, И прячешь, как перстень, в футляр.
Можно вспомнить один из самых знаменательных разговоров о "чуде" в русской литературе: разговор Ивана Карамазова с Алешей перед тем, как он сообщает свою "поэмку" о Великом Инквизиторе. Чудо, которого требует и в которое "не верит" Иван ("увижу и не поверю"), — вовсе не сверхъестественные происшествия вроде сверзающихся в море гор, о которых хлопочет Смердяков. Это, на его языке, "мировая гармония": мир, в котором мать обнимет убийцу своего ребенка. Герой Достоевского намеренно заостряет тему — но несомненно, в вести о той любви, о которой так просто говорит Франциск, есть что-то, поражающее в человеке нечто более обширное, чем разум, чем привычки пяти чувств, чем та "непосвященность", которую обычно имеют в виду мистики: можно сказать, она поражает самую основу существования, то, что человек назовет "своей жизнью", не только с эгоистическими, но и с благородными (такими, скажем, как ожидание справедливости) ее основами.
Поэтому наследие Франциска, при всем его несравненно утешительном и веселом, порой до комизма, тоне, все-таки не может стать для читателя тем, чем обычные эзотерические повествования: рассказом о чьих-то путешествиях по вертикали или о чьих-то духовных рекордах. denn da ist keine Stelle, die dich nicht sieht. Du musst dein Leben andern. [97] — так в известных стихах Р. М. Рильке обобщается впечатление античного торса. Опыт Франциска, как и других великих христианских мистиков, требует чего-то большего, чем "перемена жизни". Он требует смерти. Как прямо сказано в «Приветствии добродетелям»: Ибо нет на земле человека, чтобы обрел он единую из вас, и прежде того не умер.
97
ибо здесь нет ни единой точки, которая тебя не видит. Ты должен переменить свою жизнь.
Издатели добавляют в скобках: (для греха).
Похвалой "сестре нашей смерти телесной" кончается прославленная "Песнь брата Солнца", первое в истории итальянской словесности стихотворение на народном языке, сложенное Франциском после ночи мучительного недуга, незадолго до кончины. В ней тоже нет ничего предметно чрезвычайного, она похожа на псалом, переписанный рукой ребенка.
Франциск Ассизский Из «ПОСЛАНИЯ МИНИСТРУ»
Брату Н… министру. Да благословит тебя Господь!
Говорю тебе, как могу, ради души твоей: все, что будет тебе помехой в любви к Господу Богу, и всякого человека, который будет тебе мешать в этом, братья это будут или кто-то другой, даже если они исколотят тебя, все это ты должен принимать как благодатный дар.
И этого ты должен желать, а не другого.
И в этом ты должен видеть истинное послушание Господу Богу и мне, ибо я твердо знаю, что это и есть истинное послушание.
И люби тех, кто обойдется с тобой таким образом, И не требуй от них ничего другого кроме того, что Господь дает тебе.
И такими люби их и не добивайся, чтобы они стали лучше.
И это будет для тебя большим делом, чем запереться в затворе.
И я узнаю, любишь ли ты Господа и любишь ли ты меня, слугу Его и твоего, если ты будешь поступать следующим образом: так, что не найдется брата на всей земле, который бы согрешил, как только можно согрешить, чтобы он, увидев глаза твои, не ушел от тебя непрощенным, если он об этом просит; и если сам он не просит прощения, спроси его ты, не угодно ли ему, чтобы его простили.
И если в дальнейшем тысячу раз согрешит он перед твоими глазами, люби его больше, чем меня, и вот за что: за то, что ты можешь привлечь его к Господу; и всегда имей милосердие к таким братьям…
15 мая 2003
Тема: Poiesis: дело
Дорогая Ольга Александровна,
еще раз скажу, что сегодня снова целое утро читал Ваши вещи, и они вещи. Я стал больше понимать и поэтому меньше понимать. Всё сегодня было очень славно, Вы угадали своей одеждой цвет подаренного Вам букета [98] .
98
Имеется в виду церемония вручения Премии А. Солженицына. Н. Д.Солженицына подарила мне букет из удивительных роз бледно — бледно зеленого цвета.
Федье просит именно еще сегодня передать Вам его текст, о котором он говорит, что он тайно посвящен Вам.
Всего наилучшего вб
PS. Посылаю заодно и свой текст [99]
Le titre de ma communication pr^ete `a 'equivoque; je vais donc commencer par en fixer le sens pr'ecis. Puis j’exposerai pourquoi il me para^it bon, par-del`a l’'equivoque, d’aborder de cette mani`ere la “question de la technique”.
99
В действительности, два текста: текст выступления на презентации двухтомника и текст выступления на церемонии вручения премии А. Солженицына.
“Apr`es la technique”, voil`a ce qui s’entend spontan'ement dans le sens de la succession, comme lorsqu'on dit: «apr`es la pluie, le beau temps». Le titre ainsi compris, on s’attend `a ce que soit envisag'e: ce qui viendra apr`es la technique.
Or ce n’est pas du tout ainsi qu’il faut entendre mon titre — et d’abord pour la simple raison qu’il n'y aura pas d’apr`es la technique en ce sens-l`a! Si la technique est bien un ph'enom`ene qui conna^it incontestablement un “avant”, il ne peut y avoir un “apr`es” elle (ce qui, `a supposer que nous soyons suffisamment capables d’en appr'ehender l’indication, devrait d'ej`a nous donner suffisamment `a penser). Il n’y aura pas quelque chose pour faire suite `a la technique parce qu’il s’agit avec cette derni`ere d’un ph'enom`ene 'eminent d’irr'eversibilit'e. Peut—^etre faudrait-il d’embl'ee pr'eciser que ce mot de “ph'enom`ene”, lui non plus, n’a pas ici l’acception courante d’'ev'enement manifestement extraordinaire. “Ph'enom`ene” doit s’entendre au contraire comme invite `a le prendre Heidegger, c’est—`a-dire comme: ce qui, pour parvenir pleinement en vue, requiert une ph'enom'enologie — c’est- `a—dire une pleine attention, ax'ee notamment sur le souci qu’il convient de d'eployer pour accueillir non procustement ce qui demande `a ^etre pris en vue — pour s’y prendre avec lui sans le soumettre `a un traitement qui le mutile (que ce soit par 'ecart`element ou par retranchement), de telle sorte qu’il puisse enfin, ce ph'enom`ene, appara^itre tel qu’il est en lui-m^eme. En ce sens d'efini, le ph'enom`ene de la technique demande un type de questionnement lui-m^eme unique.