Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Чайковский Петр Ильич

373. Мекк - Чайковскому

Chateau Belair,

16 марта 1887 г.

Милый, дорогой друг мой! Теперь Вас можно вполне поздравить с новым поприщем и новою славою на этом поприще. Вы дирижировали в двух столицах, самых развитых в музыкальном отношении во всей Европе, двумя оркестрами из самых лучших в Европе и стяжали себе новые триумфы, новые восторги. Поздравляю Вас с этою победою над самим собою и с теми успехами, которые были результатом этих побед. Я радуюсь бесконечно и жалею только о том, что не могла быть участницею тех восторгов, которые ощущала публика. Благодарю Вас горячо, дорогой друг мой, за предложение мне портрета Татьяны Львовны. Я буду Вам несказанно благодарна, если Вы пришлете мне его, и Вы этим доставите мне особенное удовольствие, и вот почему: на меня произвела ужасное, неотвязное впечатление одна фраза Коли по поводу смерти Татьяны Львовны, который, рассказывая в письме мне этот случай, говорит, что она умерла с улыбкою на губах. Это произвело

на меня такое впечатление, у меня так сжалось сердце, мне стало так бесконечно жаль эту молодую жизнь, которая была так изуродована и исковеркана, что она даже смерть встретила с улыбкою. Боже мой, боже мой, сколько драматизма в этом, и какую жгучую тоску и сожаление поднимает это со дна души. Бедное, бедное создание, как мне невыразимо жаль ее; я до сих пор не могу освободиться от представления ее лица с улыбкою смерти на устах! И вдруг Вы предлагаете мне ее изображение именно в том виде, в каком она стоит неотступно перед моими глазами. Благодарю Вас, благодарю, мой милый, добрый друг, и прошу усердно прислать как можно скорее, но покорнейше прошу прислать в Москву, и не откажите, дорогой мой, на пакете выставить : оставить до приезда, потому что я боюсь, чтобы Иван Васильев, из аккуратности, не послал мне сюда, а я 7 апреля уезжаю из Belair и буду в Москве около 22 апреля, потому что по дороге заеду к дочери Лидии Левис-оф-Менар, которая живет в Риге. Я из ее восьми детей знаю только двоих, а шестерых совсем не видала и хочу посмотреть этих маленьких зверьков.

У нас погода никуда негодная, солнца видим очень мало, и потому растительность идет очень туго. Я надеюсь, что ко мне скоро приедут мои американцы, но я в большой тревоге теперь, зная, что они находятся на океане и Сашок должен ехать целый месяц. В настоящее время у меня находится Соня. У нее, бедненькой, также горе: она потеряла маленькую девочку семи месяцев и, конечно, очень горюет; сама еще ребенок, а уже испытала несчастье лишиться своего ребенка.

До свидания, милый, дорогой друг мой. Будьте здоровы и счастливы и не забывайте всею душою всегда горячо Вас любящую

Н. ф.-Мекк.

374. Мекк - Чайковскому

Chateau Belair,

19 марта 1887 г.

Милый, дорогой друг мой! Я в совершенном отчаянии, что опять должна отказаться исполнить Ваше желание по предмету места для г-на Чистякова. Но, дорогой мой, Вам, вероятно, неизвестно, что в прошлом году я продала и последнюю железную дорогу, Моршанскую, которая принадлежала почти вполне мне и моим детям, и поэтому теперь ни у меня, ни у моих сыновей нет никаких мест, которые бы могли дать кому-либо. Если Вы имели в виду Рязанскую дорогу, то ведь там я только одна десятая всех акционеров, и к тому же там постоянно ведут такие интриги против меня, что я с трудом могу поддерживать своих двух сыновей и уже никак не могу раздавать места. Для большей наглядности и доказательности моих слов я расскажу Вам следующее. Есть на свете человек, не чужой и Вам, к которому я чувствую большую симпатию, человек этот - Николай Римский-Корсаков. Он несколько лет находился на службе в Моршанском обществе, но в прошлом году вследствие продажи дороги лишился этого занятия и жалованья и должен был, как Вам известно, поехать на целый почти год в кругосветное плаванье, оставив жену и детей. Как я уже сказала Вам, я имею к нему большую и основательную симпатию и горячо желала бы устроить его положение так, чтобы ему не надо было покидать свое семейство на такое долгое время, и между тем я не могу исполнить своего собственного желания. Вот почти год, что я и Володя думаем и придумываем, как бы его устроить на Рязанской дороге, но понятно, что при тех интригах и борьбе, которую против меня там ведут, стали бы преследовать и подвергли бы гонению того человека, который был бы поставлен мною, потому что так и делают теперь, и вот я сама при своем собственном желании устроить человека, вполне этого заслуживающего, не могу еще достигнуть этого. Надеюсь, дорогой мой, что для Вас теперь ясно, что ни я, ни мои сыновья не имеем никакой возможности доставлять места. Очень жаль, что г-н Чистяков вышел в отставку из той службы, на которой находился, - всегда лучше держаться хотя плохого, но верного, чем рассчитывать на сомнительное.

От души поздравляю Вас, милый друг мой, с царскою милостью и радуюсь ей от всего сердца; а какая милая наша императрица.

Ужасно тяжело подействовало это разбойничье покушение не только на русских, но и здесь, во Франции; здешняя пресса приписывает это проискам князя Бисмарка и, вероятно, основательно. Тяжелые времена, когда-то они просветлятся. А наш курс какой убийственный. Пора бы придумать что-нибудь, чтобы поправить его; ведь Италия придумала же лет пять назад.

У нас всё еще холодно, хотя всё зеленеет. Будьте здоровы, мой милый, дорогой друг. Всею душою всегда горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

375. Чайковский - Мекк

Майданово,

23 марта 1887 г.

Милый, дорогой друг мой!

Сегодня получил письмо Ваше. Вы ничего не пишете в нем про свое здоровье, но так

как в предыдущих письмах Вы на него жаловались, то из Вашего умолчания заключаю, что теперь Вы хорошо себя чувствуете, чему от души радуюсь. А я должен немножко пожаловаться на свое здоровье. Не то чтобы я был всё это время болен, но та головная боль, о которой я Вам несколько раз писал зимой, сделалась у меня постоянной, как только я живу в деревне и работаю. Как только я уезжаю на один или два дня в Москву и бросаю работу, так боль эта проходит. Из этого несомненно вытекает то заключение, что мне бы следовало несколько месяцев предаться полнейшему бездействию. Но в том-то и дело, что жить без работы я решительно не могу, ибо на меня тотчас же нападает хандра и тоска, а эта болезнь хуже всякой головной боли. Притом же теперь, например, я не могу не работать усиленно. Опера моя разучивается уже; она пойдет в начале октября, и инструментовку необходимо окончить к лету. Впрочем, я надеюсь, что поездка на Кавказ, которую я предприму на фоминой неделе и благодаря которой поневоле несколько дней буду отдыхать от работы, хорошо подействует на меня.

Я провел два дня в Москве по своим делам и возвратился сегодня под очень грустным впечатлением. Мой бедный друг Ларош, в довершение всяких бед, сломал себе вчера утром руку. Перелом очень серьезный, и он очень страдает. Целый день вчера прошел в устройстве гипсовой перевязки, что сопровождалось большими для него мучениями. Я провел у него весь почти день и вследствие этого не успел побывать у Анны и Коли, у которых хотел вчера обедать.

Я немедленно сделаю распоряжение о доставлении Вам в Мясницкий дом портрета бедной Тани.

Вы правы, говоря, что судьба этой девушки полна драматизма. Боже мой, сколько горестей она и сама перенесла и причинила своим близким, а между тем судьба озаботилась, по-видимому, особенно усердно о том, чтобы она была счастлива и [была] источником счастия для других! Есть о чем призадуматься по поводу Тани.

О несчастии, постигшем бедненькую Софью Карловну, я знал уже, ибо это случилось, когда я был в Петербурге.

До свиданья, дорогая моя!

Беспредельно преданный Вам

П. Чайковский.

376. Чайковский - Мекк

С. Майданово,

24 апреля 1887 г.

Милый, дорогой друг мой!

Вы, вероятно, очень удивитесь, узнав, что до сих пор я еще в Майданове. Уж около месяца тому назад я должен был уехать и вот всё еще здесь. Меня задержала моя работа, т. е. инструментовка оперы. Работа эта, в сущности, не особенно трудная, но очень кропотливая. И странно: чем я делаюсь старше, тем больше затрудняюсь в работе, становлюсь строже к себе, осторожнее, разборчивее в выборе красок и оттенков. Между тем, оказалось, что мне необходимо сдать до отъезда, по крайней мере, три четверти всей оперы (иначе она к сроку не может быть расписана на партии), и вот я решился сидеть у рабочего стола до тех пор, пока не сделаю, что требуется. Прошла страстная, святая недели, прошла и фоминая и следующая за ней, а я всё еще сижу за работой. Вот для подобных случаев житье в деревне есть сущее благодеяние. Ничто и никто меня не стесняет. Теперь, с наступлением весны, и здоровье мое стало превосходно. Чем ближе подвигаешься к старости, тем живее чувствуешь наслаждения от близости к природе. Никогда еще я так не упивался прелестью весны, просыпающихся произрастений, прилетающих птичек и всего вообще, что приносит русская весна, которая у нас, в самом деле, как-то особенно Прекрасна и радостна. Между прочим, весне и тому подъему духа,. который она причиняет, я приписываю то, что я почти перестал страдать от крайнего утомления и напряжения всех сил своих, которое сказывалось очень сильно и болезненно несколько недель. тому назад. Уже более месяца я не выезжал из Майданова. Сен-Санс очень звал меня приехать в Москву, чтобы присутствовать на его двух концертах, но я учтивым образом отклонил это приглашение. Дело в том, что бедному Сен-Сансу пришлось играть в пустой зале. Я знал наперед, что это так будет, знал также, что-это болезненно подействует на бедного француза, и мне не хотелось быть свидетелем его огорчения. К тому же, не хотелось отрываться от работы.

Я имею почти ежедневно очень грустные известия о моем приятеле Кондратьеве, о котором, вероятно, не раз в своих письмах я говорил Вам, милый друг мой. Вот уж третий месяц, что он очень серьезно болен. В марте, когда я был в Петербурге, я ежедневно навещал его и с грустью видел, как болезнь мало-помалу подтачивает здоровый организм его. В последнее время болезнь усложнилась; пришлось устроить консультацию, на которой присутствовал Боткин. Результат ее печальный. Болезнь эта есть так называемая болезнь Бpайта, и она совершенно неизлечима, хотя больной может еще несколько времени и протянуть.

Послезавтра я отправляюсь на несколько дней в Москву, оттуда на время (дней на семь) в Каменку и потом на Кавказ, где и пробуду, вероятно, все лето. Прошу Вас, дорогой друг, если будете писать мне, адресовать в г. Тифлис, Окружной суд, А. И. Чайковскому, для передачи мне. Из Тифлиса мы в июне переедем в Боржом, и впоследствии я сообщу Вам свой боржомский адрес.

Будьте здоровы, дорогой, милый друг мой! Дай бог Вам всякого благополучия.

Беспредельно Вам преданный и благодарный