Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
Поедете ли Вы в Италию? Желаю этого весьма, тем более, что план Ваш прожить там зиму, сколько мне кажется, покинут Вами. Вам нужно, друг мой, набраться хороших впечатлений и приятных воспоминаний.
Еще раз прошу Вас забыть о принятом Вами предложении писать мне обязательно раз в две недели. Особенно в путешествии это будет для Вас. затруднительно. Ради бога, не стесняйтесь мной, но только не оставляйте меня вовсе без известий о Вас. Надеюсь, что Вы и все Ваши здоровы. Ваш безгранично Вас любящий
П. Чайковский.
175. Чайковский - Мекк
Вербовка,
25 июля 1878 г.
Пишу к Вам, дорогой и милый друг мой, с легким сердцем, с приятным сознанием более или менее удачно оконченного труда. Сегодня я написал последнюю страницу литургии, и, таким образом, весь долгий и скучный труд переписки окончен. Теперь буду отдыхать и набираться новых сил. Знаете, что мне сейчас пришло в голову? Люди, лихорадочно, спешно работающие, как я, суть, в сущности, величайшие лентяи. Они торопятся поскорее
Сюда приехал на несколько дней Модест. Он очень утомился от своих занятий с своим воспитанником и решился провести несколько времени один. Но утомление от действительно трудных обязанностей воспитания глухонемого мальчика само собой, а привычка и привязанность сами собой. Он скучает о своем Коле и, наверное, долго не усидит без него. Повесть его значительно подвинулась вперед. Я весьма доволен теми главами” которые он написал со времени нашей разлуки. Недостатки его происходят от неопытности. У него несколько страдает форма. Увлекаясь подробностями, он упускает иногда из виду целое и слишком напрягает внимание читателя массой лиц, участвующих в повести. Тем не менее, повесть очень замечательна и не лишена оригинальности. От Анатолия я получил вчера письмо из Москвы, где он провел по делам один день. Он очень грустен вследствие разлуки с нами и предстоящего ему одиночества в Петербурге. Пребывание в деревне было очень полезно для его сильно расстроенных нервов, но оно было слишком недостаточно. Я еще ничего не знаю о времени концертов Рубинштейна. Мне известно только, что они будут в августе и что участвовать в них будут, между прочим, Лавровская, Танеев и Барцевич, который будет играть мой новый вальс. Как я рад буду, если вы будете присутствовать на этих концертах! Попрошу Вас, друг мой, подробно описать мне Ваши от них впечатления.
Какое для меня счастье, Надежда Филаретовна, что я еду в Москву человеком, могущим свободно распорядиться собой. Вы не можете себе представить, до чего в последний мой приезд она показалась мне чуждой, постылой. Не могу скрыть от Вас, что я с крайним отвращением приступлю к исполнению своих консерваторских обязанностей. Разумеется, весьма может случиться, что я скоро свыкнусь и обойдусь, тем более, что меня будет ободрять сознание своей свободы. Да, свобода - неизреченное благо и счастье. С нею везде можно ужиться и примириться со всякими обстоятельствами.
В воскресенье 30 июля я еду в Браилов. Мне кажется, что на этот раз недавность Вашего пребывания там сообщит ему сугубую прелесть. Когда Вы вернетесь в Москву? Мне кажется, что до тех пор, пока Вы не возвратитесь домой, я не разделаюсь с тем чувством отчужденности, которое теперь внушает мне Москва. Только Вы, только сознание близости к Вам может примирить меня с городом, который прежде я так любил и который теперь люблю так мало. С большим нетерпением буду ждать известий от Вас. Часто,, часто смотрю я на браиловский альбом. Благодарю Вас, друг мой, за него от всего сердца. До свиданья, будьте здоровы, покойны, веселы.
Ваш П. Чайковский.
176. Чайковский - Мекк
Вербовка,
29 июля 1878 г.
Друг мой! Я виноват перед Вами. Обстоятельства сложились так, что я опять предпочел отложить мою поездку к Вам в Браилово. Причин тому очень много. Из них главная та, что не успел я окончить своей переписки и приняться усердно за ничегонеделание, как получил корректуру всех трех действий “Онегина”. Нужно непременно, чтобы к осени опера эта вышла из печати. Между тем, ошибок оказалось несметное множество, и корректура требуется самая тщательная. Работа эта в высшей степени кропотливая, скучная, беспокойная, а я хотел бы быть в Браилове безусловно отдыхающим человеком. Я хотел бы отдаться там исключительно наслаждению природой и набираться новых сил. Вторая причина это, что 30-го числа отсюда уезжает в институт в Петербург племянница Анна, и сестра, которая будет очень тосковать по ней, умоляет, чтоб я остался еще несколько времени, дабы не соединились несколько разлук в одно время. Третья причина та, что Модест остается здесь еще до 5 августа, и мне не хочется ни терять возможности провести с ним его короткий отпуск, ни отнимать его от сестры, хотя я и мог бы, руководствуясь Вашим позволением, взять его с собой в Браилово. Ну, словом, уехавши отсюда теперь, я бы в Браилове не был свободен от забот и беспокойств, а мне этого решительно не хочется. Таким образом, после долгого раздумыванья я решился остаться в Вербовке до 5-го числа, потом поехать вместе с Модестом в Киев, где ему нужно быть по делу; оттуда заехать с ним же в Харьковскую губернию, в Сумы, где я взялся пристроить в гимназию племянника моего зятя, и, наконец, оттуда уже, расставшись с Модестом, отправиться в Браилов. Я так подробно излагаю Вам причины отложенной поездки потому, что мне очень совестно, что из-за меня браиловский дом не приводится в свое зимнее положение. Простите мне, ради бога, но отказаться от поездки в Браилово я не могу, а ехать теперь было бы неблагоприятно для того отдыха, которому я хочу предаться в Браилове и который мне нужен, очень нужен.
Простите также за спешность этосо письма. Я написал вчера Марселю Карловичу и просил его пересылать мне сюда письма, которые могут притти в Браилово от Вас, впредь до 5-го числа.. Около 10-го я явлюсь
Ваш П. Чайковский.
177. Мекк - Чайковскому
Женева,
29 июля 1878 г.
1878 г. июля 29 - 31. Женева.
Бесценный друг мой! Вчера получила Ваше письмо с фотографиями Вашего семейства. Тысячу раз благодарю я Вас за это удовольствие, мой милый, добрый друг. От портрета Александры Ильинишны я в совершенном восторге; что за милое, привлекательное выражение! И что за аппетитное созданьице малютка Юрий; это такая соблазнительная картинка, что видеть его лично было бы опасно. Вообще все личики Ваших племянниц и племянников одно другого милее, каждого хочется приласкать. Но все Ваше семейство, со вторым поколением включительно, чрезвычайно похожи друг на друга. А как молода Александра Ильинишна, - нельзя поверить, чтобы это была мать взрослых барышень, - et quelle serenite d'ame [и какая ясность души] y нее отпечатывается на лице. Сколько лет маленькому Юрию? Он есть самый младший в семействе или есть еще моложе? Где находятся другие дети Александры Ильинишны? Как мне жаль, что нет портрета Льва Васильевича; чрезвычайно интересно видеть отца таких милых детей. Что, дети все блондины? На фотографии кажется, что они блондины с темными глазами. Еще и еще раз благодарю Вас, мой милый, хороший друг.
Я, наконец, добралась до Женевы, где, слава богу, нашла Сашу на ногах и в довольно хорошем физическом состоянии, но, конечно, с расстроенною душою. Плачет при каждом воспоминании о своем маленьком существе, а вспоминает несколько раз; к тому же и за мужа боится: он также грустит о ребенке, и нервное состояние его по этому случаю нехорошо, но все-таки я спокойнее уже потому, что они у меня на глазах. Маня становится забавнее с каждым днем; пройдется на какую-нибудь горку и рассказывает, что он был в Интелякен (Интерлакен). Мать ему рассказывает, что мы в Браилове катаемся на лодке; он ее спрашивает: “На Damfbott?” [пароходе], потому что он привык здесь видеть пароходы. Женевское озеро хорошо, как всегда. Вчера Mont-Blanc горел, как золотой, на заходе солнца, а сегодня погода испортилась, пасмурно, по временам идет дождь, но теплота и мягкость воздуха упоительны. Вчера вечером мы были в органном концерте в соборе; здесь орган очень хорош, но органист очень плох. Я бывала прежде в этих концертах и, кроме хорошего органа, я люблю обстановку этих концертов. Она очень поэтична и таинственна. Высокий готический собор освещен весьма слабо, народу чрезвычайно мало, и церковь наполняется только звуками и раскатами органа и представляет другую какую-то жизнь, серьезную, глубокую, неподкупную.
Когда я писала это письмо, мне подали Ваше второе. Будьте уверены, милый, дорогой мой, что писать Вам есть величайшее для меня удовольствие. Вы это можете видеть из того, как я увлекаюсь, писавши к Вам: я никогда не могу написать Вам короткого письма; если и сажусь с таким намерением, то оно никогда не выдерживается. Я могу сказать, что больше этого я люблю только получать Ваши письма. Очень благодарю Вас, милый друг мой, за обещание сообщить мне о русcких концертах в Париже. Я хотела бы знать программу каждого из них, для того чтобы выбрать, к которому поехать. Сейчас я прочла в русских газетах, что эти концерты будут 7-го, 14-го и 21-го сентября нового стиля, но программа их не сказана.
Я не оставила своего намерения провести зиму за границею, и мое здоровье все более и более указывает мне на необходимость жизни в теплом климате, но я не могу предрешать этого потому что я очень мало завишу от себя. Поэтому я стараюсь теперь устроить все обстоятельства так, чтобы это было возможно, не нанося ничему ущерба, но насколько мне это удастся, знает только судьба. На днях мы предполагаем проехаться в Chamonix. Далеких экскурсий делать нельзя, потому что Саша еще не может выезжать, а оставлять ее одну жаль. Вероятно, 7-го числа уедут мои мальчики-правоведы. Мне очень скучно подумать об этом; жаль этих бедных детей, когда после свободы и удовольствий им приходится опять садиться за книгу, опять трудиться в том возрасте, когда это мало представляет интереса. Коля занимается ежедневно своею латынью с репетитором. Все мои учителя и гувернеры находятся здесь со мною, так что нас садится за стол пятнадцать человек, кроме немок, которые находятся при маленьких детях. Но я, так же как и Вы, нуждаюсь постоянно в уединении. Поэтому у меня есть свое отделение, в котором хотя ко мне и приходят каждые пять минут кто-нибудь из больших и малых детей, но все же я не нахожусь разом в таком большом обществе. При этом кстати я укажу Вам, милый друг мой, как долго мне приходится писать каждое письмо. Обыкновенно я принимаюсь за это, как только утром оделась и выпила свой кофе, что бывает около десяти часов. В это время ко мне начинаются визиты: то приходит поочередно вся моя публика здороваться, причем каждый что-нибудь поговорит, что-нибудь расскажет; потом то приходит Коля просить, можно ли взять паровую лодку для катанья, то Сашок спрашивает, можно ли купить такое-то путешествие, то Манюша приносит мне букет цветов и требует, чтобы я ему завела медведя с музыкою, то Юля приносит мне карточку от банкира и спрашивает меня, на который час велеть экипажам приехать, то Соня приходит спросить, с какого дня начать уроки, и т. д. и т. д., так что вот это письмо я пишу Вам, увы, третий день! После завтрака, который бывает в двенадцать часов, мы обыкновенно едем куда-нибудь и возвращаемся к обеду, к четырем часам. После обеда очень часто для Сашиного удовольствия мы играем в карты, - она большая до этого охотница. Обыкновенно партию составляют Саша, я, брат Александр и Пахульский, и я обыкновенно проигрываю, потому что играю очень рискованно; так, вчера проиграла сорок пять francs и третьего дня тридцать пять francs. Игра некрупная, а ей доставляет большое удовольствие.