Переполох в Тридевятом, или Как женить Кощея
Шрифт:
Вот и сейчас, проснувшись от, уже ставшего привычным, шума — глухих ударов и чьих-то далёких криков, она больше часа просто лежала, вспоминая прошлые жизни.
— Господи, Боже, как же пересохло во рту. Как же надоела эта приставучая темнота и могильная тишина. Хочу домой, хочу хотя бы ещё один раз увидеть Кощея и съесть чашку, нет, две чашки Любашиного рассольника. Неужели мне больше никогда не погреться на солнышке, не…
— Почему ты сдаёшься? — сонный голос мастера зеркальных дел немного отрезвил мысли девушки. — Прости, что на «ты»… Я уверен, что всё будет хорошо. Ты чистая душа,
— Откуда вы знаете о моей магии? — удивлённо воскликнула она.
— Я чувствую её, как и свою собственную, пленённую в этих чудесных побрякушках. — он демонстративно тряхнул запястьями, на которых слабо сверкнули антимагические кандалы.
— Постойте, мастер Ханн, кажется, в прошлый раз вы хотели мне сказать что-то важное о Кощее и его магическом зеркале.
— М-да, видимо, собирался поведать тебе тайну, созданную моими умелыми руками и желанием матушки самого Бессмертного. Ты уверена, что желаешь знать то, чего не ведает более никто? — необычно громко спросил старик. — Что связывает вас на самом деле?
— Я… я давно люблю этого несносного злодея. — пробормотала Сима, смущённо потупив взор.
Прикованный к другой стене старик уже всё решил и, набрав в лёгкие побольше воздуха, изрёк:
— То отражение, что живёт в магическом зеркале — лучшая часть Кощея: та доброта, что когда-то мешала ему стать настоящим злодеем, его жалость, милосердие и сердечность. — словно исповедуясь, на одном дыхании сказал зеркальщик.
— То есть, он не может меня любить?
Слезы выступили на глазах девушки, и она украдкой смахнула их тыльной стороной ладони. Надо же, оказывается, она зря надеялась на взаимность, испытывая сильное влечение к этому помолодевшему и до искр в глазах, похорошевшему злодею… Настроение грозило пробить каменный пол тёмной, сырой пещеры, но через несколько секунд, прокашлявшийся старичок усмехнулся и продолжил свой рассказ.
— А любить, деточка, может даже самый отъявленный злодей. Это чувство не поддаётся никакому закону. Так что… В принципе, после магического обряда юный Кощей остался тем же самым, но уже перестал с жалостью взирать на голодающих крестьян да подстреленных животных. — мастер Ханн вновь задумался, и когда Серафима уже совсем было воспряла духом, но очнувшийся старик, как обухом по голове, огорошил ещё одной новостью. — Самое интересное то, что сам Кощей даже не подозревает о том, что, если ту часть души, что заключена в зеркале ненароком уничтожить… владелец её тоже погибнет.
— Что? Смерть Кощея не в яйце? — ошеломлённо вскрикнула узница, а дедок так же громко икнул и сделал вид, что снова уснул. Ему было невдомёк, что есть другая история, известная девушке. Та же с ужасом соображала, что если Хозяйка медной горы сумела похитить её именно через магическое зеркало, то и отражение Кощея могло пострадать.
«Не дай Господь, с ним что-то случилось…» — злость заставила девушку с трудом подняться на ноги, а страх подстегнул на совершение активных действий.
— Эй, ты, ящерица, почему так долго не приходишь? Неужели каменная дева испугалась обычной смертной девушки? Что ж ты глаз не кажешь в самую шикарную комнату своего царства подземного? Иди сюда, я вызываю тебя на честный бой! — явно пересмотрев в своё время боевиков, кричала Сима.
Она искренне надеялась, что Хозяйка услышит её и явится пред ясны очи, ведь не любит, когда ей кто-то перечит. Серафима отчаянно звенела цепями и кричала… даже несколько раз назвала Малахитницу непристойными словами, но та, как на зло не появлялась. А ей, ой, как нужно было узнать, всё ли в порядке с ним — мужчиной её мечты.
Отбив руки о твёрдые каменные стены, она обессиленно рухнула на колени. Слёз не было — только беззвучные рыдания. Она обязана выбраться из этой ловушки, обязана спасти любимого и наказать ту, которая посягнула на самое святое — на их любовь.
— Ах, ты гадина ползучая, — крепко сжав зубы, шептала она и била браслетами об алмазные кристаллы, которые угрожающе торчали из каменного монолита. — мужика моего захотела? Я тебе покажу, как на чужой каравай рот разевать! Даже если он сам выберет тебя, а не меня, всё равно все патлы тебе повырываю и морду расцарапаю. Ишь, самая умная что ли сыскалась? Так я тебе втолкую, что неправильно это — отбивать чужого…
Выговариваясь перед самой собой и дремлющим стариком, Серафима и не заметила, как дальняя стена в пещере вновь незаметно отворилась, впустив внутрь…
Глава 37
Каменная оранжерея.
Сразу же после того, как наигравшаяся своими побрякушками Малахитница перенесла их с Любашей в свою оранжерею, девушка вовсе сникла: да, красиво… да, ярко и необычно… но с настоящими цветами сие великолепие не имеет ничего общего.
Оглянувшись вокруг, блондинка с сожалением отметила холодную красоту огранённого камня. Замогильная тишина наряду с кромешной темнотой подчёркивают смертельную холодность малахита, горного хрусталя, агата и топаза из которых были высечены огромные лилии. Некоторые из бутонов достигали человеческого роста, некоторые — ладони.
— Нравится? — величественно усмехаясь, поинтересовалась Хозяйка. — Ты будешь ежедневно смотреть на эти цветы, если останешься здесь навсегда. Какой из них нравится тебе больше всего?
— Пожалуй, красный. — оглядевшись вокруг, сказала Люба. — Хотя, живые цветы нравятся мне больше…
— Что? Ваше, человеческое невежество не даёт в полной мере насладиться великолепием моей оранжереи. Цветы, они из камня, а потому — вечны! Им не нужна вода, не нужны земля и воздух, чтобы всегда цвести и радовать мой взор.
— Да, в этом вы, несомненно, правы. Это вечно цветущий сад, достойный царей! — решила потешить самолюбие Малахитницы, кухарка.
— А ты не так глупа, как кажешься… — снисходительно хмыкнула та, повернулась и неспешным шагом направилась к выходу.
— Идём… — медленно передвигаясь, она то и дело прикасалась к камням, что цветными крапинками сверкали на унылой серой поверхности.
От этого хаотичного блеска в глазах Любы безбожно рябило, Хозяйка же, казалось, наслаждалась каждым отблеском, отразившимся в её холодном взгляде. Она без объяснений уводила гостью всё дальше и дальше от оранжереи, поэтому Любаша во все глаза смотрела на сменяющиеся коридоры, стараясь запомнить дорогу.