Переразводной ключ

Баранов Юрий Александрович

– Ты охренел? – строго спросила она, несмотря на мое смущение, как бы странно это ни звучало.

– А что я такого сделал? – спросил я, роняя от неожиданности мыло.

– Время выезжать, а ты тут стоишь намываешься. Даже если бы ты был Богом, которому надо натирать огромный живот, чтобы получить удачу на всю жизнь, я бы не стала. – Тут она задумалась и продолжила, – ну или терла бы только своими шершавыми ногами, которые специально не скрабировала бы ради такого случая.

–

Может уйдешь отсюда? – я пытался смыть с головы шампунь одной рукой.

– Ой, было бы что скрывать, – сказала она, смотря на мою вторую «защитную» руку.

– В смысле? – спросил я, убирая ее.

Делая шаг, я забыл, что мыло упало в ванну и лежало где-то у моих ступней. Но через секунду почувствовал, где оно: поскользнувшись, я пятой точкой приземлился на эмалевую поверхность, однако сама пятая точка смягчила болевые ощущения. Иногда хорошо быть жирным.

Вот только душ, который я держал в руках, начал поливать всю ванную комнату, пока я падал. Огромное количество воды вылилось прямо на красивое черное платье Иры.

Я кое-как встал на четвереньки и выключил кран. Жена стояла мокрая и злая. И даже стекающие с ее глаз тени говорили о том, что они меня ненавидят. Зато сейчас Ира могла бы спокойно выступать в какой-нибудь рок-группе, ибо грим уже готов.

– Иванов, я тебя ненавижу! Я эту косметику наносила целый час. Подбирала тени, помаду, румяна. Подбирала нужную жесткость кисточки для ресниц, ровный цвет под мою кожу. А ты… теперь из-за тебя мне нужно еще два часа, чтобы привести себя в порядок.

– Может просто не краситься?

– Ты всегда был слеп к моей красоте. Правильно говорила мама – надо было выйти за дизайнера.

– Она же про комбайнера так говорила.

– Это после того, как наш Петька целовался по пьяни с телкой.

– В смысле с девушкой?

– В смысле, с коровой. Иванов, я тебя ненавижу.

– Рад за тебя. Теперь могу я немного помыться?

Она снова сузила глаза, заскрежетала зубами и вышла, хлопнув дверью, отчего упало несколько бутылочек с шампунем.

Я продолжал сидеть в ванне и размышлял только об одном – это будет самый долгий отдых в отдалении от города.

– Господь, дай мне терпения, – сказал я и снова включил душ.

ГЛАВА 3

В мой «Додж RAM» мы погрузились, когда было два часа дня. Сказать, что Ира не сдержала свое слово насчет «краситься два часа», значит соврать, – она делала это все три. Я успел посмотреть какой-то фильм по телевизору полностью, а потом и сладко поспать полтора часа.

Теперь жена сидела рядом, надев короткое, переливающееся красное платье, доходящее до колен. На ровном, красивом,

загорелом лице были огромные черные очки, которые скрывали половину его. Губы, сложенные в тонкую струну, «говорили» о том, что для разговора они сейчас вообще не предназначены. Глаза, которые я видел (потому что очки расположились на носу), смотрели строго вперед. Ни один мускул на лице не дернулся.

– Интересно, если бы тебе сейчас делали татуировку, ты бы кричала от боли или сидела с таким же строгим выражением, как сейчас? – спросил я и засмеялся.

Ира посмотрела на меня. Я понял: стекла очков начинают нагреваться, и замолчал.

Путь к хижине в лесу занимал около восьми часов. Но зная нашу дорогу, я смогу добраться туда только глубокой ночью или, если поспать, припарковавшись на обочине, к утру. Спасибо моей без пяти минут бывшей жене, что не сдерживает обещания даже в раскраске своего лица.

Дорога тянулась через поля. Я решил немного разбавить тишину в машине.

– Красивое платье. Новое? Или нечего было надеть, и ты решила его нацепить во второй раз? Ведь второй раз надетое платья приравнивается к «бывшему в употреблении»?

Она посмотрела на меня и сжала губы еще сильнее, отчего они вообще исчезли с ее лица. На это было даже страшно смотреть.

Чтобы не «ловить тишину» я включил радио. Но стоило убрал руку с кнопок, Ира тут же выключила его, в очередной раз погружая нас в тишине. Я понимал: это бойкот. Но за что конкретно не знал. Недолго думая, я снова включил радио и довольный убрал руку. Ира сняла очки и смотрела на меня. Она опять отключила радио, и уже я посмотрел на нее. После исчезнувших губ она так сузила глаза, что издалека походила бы на японку.

– Ладно, я извиняюсь.

Ира вернула губы и глаза в нормальное состояние и, надев очки, произнесла:

– Останови у обочины.

– Зачем? – не понял я.

– Останови у обочины, – повторила она.

Я съехал на обочину и затормозил. Открыв дверь, Ира вышла. Проследовав к капоту, она сложила руки так, словно молится, и принялась кланяться прямо перед моей машиной, не касаясь капота. Затем вернулась на прежнее место.

– Это что было? – спросил я.

– Благодарила Бога, что он дал тебе частичку ума, и ты сообразил передо мной извиниться.

– И все ради этого?

– Ну а как дать понять, что ты провинился, не унизив тебя?

– В чем?

– Сам знаешь.

– За сегодня? В ванне?

– Не только.

– Тогда не знаю.

– Нет, ты нормальный? Я всячески намекаю на то, на что обиделась, а ты даже не понимаешь.