Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

— Иди!

— Что будет дальше?

— Не задавай вопросов.

— Что сделает Ширмат?

— Помни слова мудрого: «Он присутствовал и не присутство­вал. Он видел и не видел. Он слышал и не слышал».

— Но у Ширмата полно людей... Все вооружены. У всех по сто глаз, сто ушей. Чёрная рука мести ухватила меня за воротник.

— Приделай себе крылья. После разговора с Ширматом лети ко мне. У тебя будет столько золота, что сделаешь руку мести белой. Ты получишь еще тридцать золотых. Быстро! Отправляйся!

— Пешком? О моя кашмирская

лошадка, ты осталась в пешаверском сарае.

— Ты прав. Пешком ты прошагаешь целый день. Бери моего коня.

Сахиб Джелял долго смотрел вслед всаднику, карабкавшемуся по щебнистым осыпям.

Берег ручья был покрыт буйными весенними травами, вода с легким журчанием переливалась по камням, в синюю небесную твердь упирались белоснежные вершины. И Сахиба Джеляла можно было вполне принять за мастуджца, вышедшего подышать свежим воздухом. Он прохаживался взад и вперед и говорил гром-ко сам с собой:

— Что ж, всякому делу приходит завершение. Девушка свер­нула шею богатырю, и богатырь обо всем забыл. Да, надо спасать девушку.

С растерянным удивлением Сахиб Джелял оглянулся. Он был один, и слова его могли слышать только жаворонки, певшие в вы­шине свои нежные песни.

Подхватив на пояснице полы своего длинного халата, Сахиб Джелял начал под-ниматься на гору. Он шел по узкой, видимо, хорошо знакомой тропинке, более по-ходившей на крутую камен­ную лестницу. И каждая каменная плита-ступенька ста-новилась ступенькой его мыслей.

«Доктор Бадма прав. Монику надо спасти. Спасая её, мы ра­скроем себя. Но что нам делать еще здесь, в Мастудже? Наша группа помешала всем планам департамента. Антисоветская коа­лиция рассыпалась. Пышное здание центральной азиатской импе­рии развалилось. Департамент вынужден убрать самого опасного врага — вождя вождей — отсюда куда-нибудь подальше. Куда? Не­важно. Вместе с тем надолго обезврежены все происки департа­мента против Афганистана, потому что и сеть шпионов Иран — Афганистан — Северная Индия — Синцзян теперь в наших руках. Пуста казна Бухарского центра, потому что, пока идет грызня меж­ду Бош-хатын и Алимханом, деньги будут лежать без движения на счетах в банках. Наконец, долгожданного оружия и амуниции Ибрагимбек не получил, и авантюру свою ему начинать придется слабым, неподготовленным. И во всем видна рука Белой Змеи. Сколько она сделала, и ей угрожает гибель. И надо понять докто­ра Бадму. Ради того, чтобы отвести от девушки руку убийцы, Бадма идет на действия слишком явные, слишком открытые».

Да и то, что сейчас предпримет он, Сахиб Джелял, во имя дружбы, приведет к тому, что ему придётся уйти, исчезнуть. А что сделает доктор? Вернее всего, и он уйдёт, и имя Бадмы будут от­ныне только вспоминать.

На половине подъема из-за каменных глыб выбрался человек в белуджской чалме и, ни слова не говоря, пошел следом. Сахиб Джелял даже не обернулся. Так вдвоем они дошли до пастушьей полуземлянки. Сахиб Джелял толкнул щелястую, ветхую дверцу и вошел.

В темном промозглом помещении едва тлел огонек в очаге. Вокруг него угадывались в белых гигантских чалмах сидящие на земле люди.

Прежде чем заговорить, Сахиб Джелял выпил с удовольстви­ем большую миску кислого молока

— Люди подобны плодам,— заговорил он наконец. — Есть сладкие, есть кислые и горькие, вызывающие зубную боль. Один стервятник сидит на кусте розы, и его ядовитые когти отравили цветы.

— Кто такой стервятник? — спросил седоусый, но еще креп­кий, воинственно выглядевший главарь белуджей.

— Ты его видел, Малик Мамат, — сказал Сахиб Джелял.— Стервятника зовут одноглазый Ширмат. Тысячи вдов и сирот в его стране, откуда он, вопиют о мести.

— Прикажете, хозяин, надеть одежды мести?

— Слушай, Малик Мамат, что я тебе скажу.

— Мы — белуджи, — сказал просто Малик Мамат. — Мы люди степей и гор. Наш дом — камни, наше одеяло — баранья шкура, наше вино — вода источников, наша пища — корка хлеба. Прика­зывайте, хозяин!

Сахиб Джелял позвал его, и они вышли из землянки.

— Видишь, Малик Мамат, внизу белую тропинку, что ведет в Мастудж. Шир-мат со своими выедет на эту тропу. Он и его лю­ди не должны проехать в Мастудж.

— Они и не проедут. А головы привезти вам, хозяин? — гово­рил о головах Малик Мамат с полнейшим равнодушием. Навер­ное, он проявил бы больше оживления, если бы речь шла о заказе на мешок моркови или арбузов.

— Прикажите похоронить их с головами. Безголовые не най­дут дорогу через мост Сыръат в рай. А теперь прикажите привес­ти мне коня.

— На вашем коне, хозяин, уехал тот раджпут с усами. При­кажете догнать его и... чтобы он больше не крал коней!

— Совсем забыл. Я сам ему дал коня. Приведите другого.

Уже совсем стемнело, когда Сахиб Джелял слез с низкорос­лого белуджского конька у самой двери дворца-сарая мастуджского повелителя.

Громадный, неуклюжий Гулам Шо метался черной тенью по тронному залу. Он рычал и хрипел, временами гулко ударяя себя в грудь огромными кулаками. Он не знал, что происходит. Он не понимал, что происходит! Придворные разбегались. Слуг он сам разогнал. Дворцовая челядь и юные жены попрятались.

Он вопил:

— Клянусь, бездельники сидят сусликами в норах! Они дрых­нут, когда боятся, дрянные сурки!

Гулам Шо сам боялся. Всего боялся. Буквально трясся от страха. Он боялся ин-глизов, которые с часу на час могли появиться на перевалах. Боялся читральского низама, давно точив­шего зубы на Мастудж. Вождя вождей, бежавшего якобы на се­вер, но все еще страшного и опасного. Гурков, уезжавших на похороны своего старейшины, но появившихся уже в двух днях пути от Мастуджа. Тибетского доктора Бадмы, который был здесь со своим колдовством и темными заклинаниями и которого никто не видел со дня гибели гурков. Это было страшнее, чем если бы его видели. Но больше всего Гулам Шо боялся Белой Змеи, кото­рая приказывала и повелевала именем Живого Бога.