Перешагни бездну
Шрифт:
Да, следовало бы предупредить виновницу всех сегодняшних происшествий. И, подойдя к хижине, он крикнул:
— Готовься, госпожа Моника-Фоника, принять жениха! Вечером ты сделаешься женой великого воина и столпа ислама Кумырбека. А талисман твой, книжку, в хурджун убери. К чему он тебе? Хорошо!
Он даже ткнул кулаком в жиденькую створку двери, хихикнул, но не удивился, что девушка не откликнулась: впрочем, невесте к лицу покорность и скромность.
После полудня вернулся Джаббар-Бык со своими спутниками. Привезли рис и даже конфеты.
Конфеты Кумырбек приказал высыпать на порог хижины.
— Однако, ваша милость, — сказал Джаббар-Бык, — плохой слушок. Красноармейцев в долине видели. Ищут кого-то.
— Слушок! И пусть. Разве жениху плохие новости рассказывают? Иди. Готовь плов. Скоро вечер. А молодому и ночь коротка.
Аскеры беспокойно толпились кучкой у самого обрыва и молчали, поблескивая белками глаз. Кумырбек знал своих угольщиков, верил в них. Немало дел он совершил со своими аскерами. Прославили они своего курбаши Кумырбека, и он пришел даже в хорошее настроение. Он шагнул к огромному костру, в котором жгли уголь для казни, и вдохнул в себя дым. Он наслаждался запахом дыма и приятными мыслями: казнь мятежников, пир, плов, брачная ночь. Хорошо!
— Эй вы, черноликие! — воскликнул он. — Что, углежоги, уткнулись в... Что с вас спросишь, черномазых? Обругать да камчой постегать невеж. Ну, чего?..
Угольщики неприязненно молчали. Один из них молча качнул головой в сторону шалаша, у входа в который все так же стояли двое с обнаженными клинками. Кумырбек покряхтел, заплевался и наконец порешил:
— Счастье дьявола Аюба Тилла! Счастье слюнтяя безбородого Юнуса-кары. Сегодня у меня, великого датхо Кумырбека, праздник. Пусть все радуются, празднуют.
Не успел он и рукой махнуть, как угольщики гурьбой кинулись к шалашу, отпихнули стражей. Те вложили клинки в ножны и отошли в сторону.
А из шалаша чуть ли не на руках торжествующих аскеров появился Аюб Тилла с растрепанной бородой и совсем черным лицом. Он, сопровождаемый угольщиками, прошел мимо подбоченившегося Кумырбека и даже не глянул на него. Юнус-кары бочком скользнул мимо Кумырбека и исчез за валуном. Показалось или нет — он разговаривал там с низеньким человечком в белой чалме. Откуда бы здесь объявлться еще одному книжному червю?
Но Кумырбеку было не до этого.
— Эй вы, горлодеры! — заявил он примирительно. — Поняли? По поводу свадьбы дарую жизнь бунтовщикам. Хотел поджарить подлецов... Ну уж ладно, добрый я. Великодушный. Пророк повелел мусульманам проявлять снисходительность. А ты, Аюб Тилла, благодарность выкажи! — Но Аюб даже не обернулся, и Кумырбек предпочел не заметить этого и продолжал: — Эй ты, Юнус-кары, маменькин сынок, господин буквоед, постучись к невесте и предупреди, пусть расчешет косы, что ли... умоется, что ли, глазки там... хэ-хэ, насурмит. Понимать надо, кто удостоил ее своим выбором! Сам полководец, сам датхо! Великий воин ислама! Должна предстать перед ним во всей прелести. Быть достойной, так сказать. Хорошо!
Поляна окунулась в прохладу, едва край медно-красного подноса-солнца коснулся порозовевшего снега на гребне Хазрет Султана. Зашевелились стебельки трав, зашумела листва кустарника, закачались над поляной темно-зеленые, почти синие, арчи. Запахи из котлов сулили радость плотного ужина.
— Эй! — добродушно покрикивал Кумырбек. — Пошевеливайтесь! Дастархан для зятя его высочества эмира! Чистый воздух, кристальная вода, красавица на краешке ковра! Чего еще надо мусульманину?!
Он развалился на грубой, видавшей виды кошме под нависшим над головой каменным обрывом и нетерпеливо поглядывал на хижину. Туда, едва волоча ноги, поднимался Юнус-кары. Его упрямая спина с коричневатыми полосами на рубахе от ударов камчи, вздернутые плечи, его упрямо загребавшие траву ноги очень не нравились господину датхо. Он раздул ноздри и заорал:
— Пошевеливайся, ты, кораническая закорючка!
Кумырбек совсем бы впал в ярость, если бы слышал, что бормочет Юнус-кары: «Кормить быка халвой! Мужлану, зверю такому — прелестную. Чтоб по тебе пятна эмирских милостей пошли». Кончиком раскрутившейся чалмы он утирал слезы.
Угольщики разбрелись по лужайке, враждебно поглядывали на своего главаря. Аюб Тилла куда-то исчез. Датхо даже не заметил, когда он ушел, и теперь вдруг завертелся на кошме, ища его глазами меж кустов и нагроможденных обломков скал, точно набросанных кругом руками великана Гуля.
Ликующий испуганный вскрик около лачуги издал Юнус-кары:
— Ее нет! В стенке дыра! И тетка пропала.— Он радовался, но и боялся. Он ждал, что сейчас произойдет ужасное. Он знал характер Кумырбека — вспыльчивый, сварливый, жестокий характер отвратительного злого джинна из сказки. Выпалит из маузера, ударит по зубам.
От неожиданности Кумырбек утратил дар речи. Привстал на кошме, снова грохнулся на нее. Едва не задохнулся. Не мог даже пошевелить языком. Все ерзал на месте, а левая рука его страшно и нелепо прыгала.
Угольщики-аскеры открыто радовались. Они еще не поняли, что произошло, но вслух они выражали свое удовлетворение:
— Хитрость одной женщины — поклажа сорока верблюдов! Ай, молодец девушка!
— Попал в яму вождь войска смерти!
— Теперь не достанется сереброликая полузверю, получеловеку!
— Убежала, змейкой скользнула наша пери!
— Подавится теперь дракон своим ядом!
Неизвестно, слышал ли Кумырбек, о чем говорили угольщики — воины ислама. Ему перехватило горло, в ушах гудело, он хрипел что-то совершенно неразборчивое. Наконец он, чтобы избавиться от удушья, поднял вверх бороду, чтобы глубже вздохнуть. И тут вдруг увидел высоко над собой чьи-то вцепившиеся в край скалы пальцы.
Кумырбек сразу пришел в себя. Предчувствие опасности подступило к сердцу.