Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

Да, кстати, какое отношение к этому имеет сидящий здесь с хо­зяйским видом бородач? И он внимательно посмотрел на него. Что ж, лицо у Сахиба Джеляла благородное, темно-бронзовое, окайм­ленное великолепной бородой, лицо аравийского вождя из знойной пустыни Тихамы. О Сахибе Джеляле Самаркаиди Шоу слышал и в Пешавере, и в других местах уже немало. Своим богатством, раз­махом своих торговых сделок, своей кредитоспособностью Сахиб Джелял снискал добрую репутацию в самых широких коммерче­ских кругах Индии и стран Среднего Востока. Он вел обширную торговлю каракульской смушкой и ездил даже на Лейпцигскую ярмарку. Присутствие его сегодня в Кала-и-Фатту не вызвало не-доумения. Сам эмир — крупнейший экспортер каракуля на пушные рынки мира. По делам каракулевого экспорта Сахиб Джелял разъезжает повсюду. Но вот чтобы он совершил столь тяжелое н трудное путешествие в Тибет? Невероятно! Снова Шоу посмотрел на Сахиба Джеляла. Он хотел поймать его взгляд. Должен же господин коммерсант заинтересоваться индусом в малиновой чал­ме, язычником, тоже коммерсантом, правда, из другой отрасли коммерции, встретившим столь любезный прием в доме ислам­ского государя и удостоившимся парадного дастархана. Но и взгляд, и все смуглое безмятежное лицо Сахиба Джеляла не вы­ражали ничего, кроме удовольствия от угощения и от приятной бе­седы.

«И этот человек перенес тяготы путешествия через Джалкот и Каракорум?.. Через ледяные — проклятие им! — пустыни Тибета. Там даже верхом не проехать. Выглядит он щеголем, на его чалме и одеянии ни пятнышка. Его лицо гладко и нежно, точно его не секли снегом и песком бешеные бураны тибетских нагорий, не об­мораживали жуткие холода, не дубили ветры вершин. Выносливы эти азиаты!»

Насытившись, напившись чая, Сеид Алимхан разнежился и не собирался засиживаться с гостями, тем более говорить о серьез­ном сегодня. Он благодушествовал после приятной, восхититель­ной шурпы. Он понимал, что и его гости расчувствовались в рас­полагающей к кейфу обстановке уютной михманханы, на адрас-ных подстилках, расстеленных на драгоценных коврах, в свете индийской позолоченной люстры. Золотом отливали резные узоры по алебастру — букеты цветов и павлины, выписанные с порази­тельным талантом безвестными мастерами — наккошами.

Но эмиру не хотелось, чтобы гости ушли умиротворенными. Вдруг, схватившись руками за сердце, он застонал:

— Прекрасный бутон, моя дочь!.. Тяжелые кандалы... Несчаст­ная, прекрасная... жизнь в грязи... ржавчина растравляет нежную кожу... Проклятие... месть, неуклонная месть!..

Горе было явно наигранным, и гости заметили это. Шоу смот­рел настороженно и внимательно, Сахиб Джелял с интересом, Бадма безразлично.

— Моя дочь...— изнемогал, стараясь разбередить себя, Сеид Алимхан,— царской дочери пристало кейфовать на коврах, на бар­хате... орошать себя благовониями, кушать на фаянсе плов из мо­лодого барашка. На самом деле царевну Бухары... притесняют вра­ги веры мусульманской... Господин Сахиб, друг... у вас много но­востей... Что слышно в мире о... царевне?..

Ироническая усмешка кривила губы Сахиба Джеляля:

— В мире Востока ничего не говорят о принцессе... вашей до­чери.

— Так я скажу, достопочтеннейшие, вам... э...— заговорил мул­ла Ибадулла, протискиваясь всей тушей в дверь михманханы.— И вы поразитесь и возмутитесь всей злокозненностью красных. Им мало, что они отняли у моего властелина Бухару... э... Мало им, что они изгнали законного правителя из его государства. Теперь безбожники протянули руку мести... э... к нашему... э... царскому семейству... и подвергли мукам и пыткам царскую дочь, замуро­вали заживо в яме и давали ей чашку грязной воды и... э... за­плесневелую ячменную лепешку... Увы мне!

— И зачем такое понадобилось большевикам? — удивился доктор Бадма.

— Месть! Голытьба мстит людям богатства и власти...

— И в какой же тюрьме и какого города держали в цепях вашу несчастную дочь? — усомнился Сахиб.

— В тюрьме Самарканда.

— Недавно мы были в Самарканде по делам торговли. Посе­щали базары, но разговоров о дочери эмира там не слыхали. Лю­ди говорят там о тракторах, о хлопке, о земле, о новых школах.

— Ужасная тайна... Истязатели... Злосчастное существова­ние! — причитал эмир.

— Но зачем? Чего они хотят? — допытывался доктор.

— Неверие, ненависть... Враги ислама ненавидят...

Гости молчали. А им надлежало сочувствовать горю отца.

Привалившись к плечу Сеида Алимхана, мулла Ибадулла что-то пожужжал ему на ухо. Эмир устало кивнул головой. Мулла Ибадулла протиснулся в дверь и исчез. Спустя минуту перед эми­ром и его гостями предстал подобострастно отвешивающий покло­ны Молиар. Он раскланялся. Губы и щеки его сияли, глаза приятно щурились.

— Что с моей дочерью? Принцессой? — спросил Сеид Алимхан, и всем стало ясно, что он или отлично все знает, или ему все безразлично.

— Слава аллаху, мы ездим туда и сюда,— сказал Молиар.— Боже правый, мы все слышим и видим. Чуян-тепа, есть такое се­ление кузнецов и углежогов по дороге из Самарканда в Пенджикент. Ишан Зухур засадил девушку в козий хлев на цепь. В Чуян-тепа прокурор поехал, милиция поехала... Ветер овец утащил, коз­ла в небо унес... Не нашли ни хлева, ни прокаженной.

В горле Сеида Алимхана заклокотало:

— Велик пророк... Ишан Зухур... мой учитель... великий дос­тойный ишан... Но как он посмел плохо обращаться с нашей до­черью. Что же... дальше?

— Мы путешествовали по Вахану и Бадахшану по торговым нашим делам,— сказал Молиар, усаживаясь на ковер весьма не­зависимо, подобрав полы халата.— Одним ушком мы слышали. Разное слышали.

— Что, что? — нервничал эмир.

— Э... эй вы!.. Говорить его величеству надо все. Э... болтае­те много, толку мало,— заорал в ухо Молиару мулла Ибадулла Муфти.— Э, ну говорите же!

— Отвяжись, мулла, твой язык покрыт плесенью. Молчал бы!— огрызнулся Молиар.— Расскажу, что надо. Увез, значит, девушку курбаши Кумырбек. Но умный идет вперед, а оглядывается назад. Кумырбека его же аскеры жалкой смертью убили, камнями прида­вили. Хозяину быка, так сказать, и потрохов не досталось. Оказы­вается, одноглазый лис Курширмат девушку перехватил и отвез в Ханабад. В ставку эмигрантов-басмачей к их начальнику Ибрагимбеку, но самого Ибрагимбека не оказалось на месте. Тогда Курширмат поехал с девушкой в Пешавер. Ну, а там инглизы. Разве они пропустят такой бриллиант?..

— Ийо... худо!., боже!.. И Кумырбека датхо убили,—огорчил­ся эмир.— Верный слуга был... Еще один кончился... Плохо!

— Э-э! — протянул мулла Ибадулла Муфти. Очевидно, он все знал и про Курширмата, и про похищенную.

— Опять Пешавер... все в Пешавере. — Сеид Алимхан посмотрел на Шоу.

Тот вмешался в спор холодно и сухо:

— Не о том ли Курширмате, басмаческом курбаши, вы гово­рите, который скомпрометировал себя в Фергане?

— Когда не хватает быков, пашут и на собаках,— проговорил Сахиб Джелял.— Курширмат нанялся ослу копыта мыть — рабо­тает у инглизов. И лучше всего было бы спросить у Курширмата, где девушка? — заключил Сахиб Джелял.