Перешагни бездну
Шрифт:
Все глянули на него н на эмира. Индус вдруг оживился:
— Ибрагимбек, говорят, здесь, в Кала-и-Фатту. Нельзя ли с ним встретиться?
Сеид Алимхан растерялся: ужасно бестактен этот Шоу. Заговорил об Ибрагимбеке, когда отец переживает такое горе.
— Пешавер... далеко... неизвестность... грущу... Моя дочь... бедняжка...
— Сидящий на верблюде, сколько ни сгибайся, не спрячется. О чем разговор? — хихикнул Молиар.— Пошлите, господин сытости, в первую михманхану. Там у холодного очага сидит царь воров и разбойников Одноглазый Курширмат. Ловкач он. У него и петух несет яйца. Вот и спросит его высочество: «Куда вы, господин хороший, девали мою дочку-принцессу. А ну-ка, дайте-ка ответ!»
И эмир, и индус в малиновой чалме, и господин сытости Ибадулла Муфти разыграли изумление. Но сторонний наблюдатель сразу понял бы, что все они отлично осведомлены о появлении во дворце Курширмата.
Эмир не спешил звать старого курбаши и все ныл:
— Несчастная... бедняжка дочь... моя кровь.
— Скажите, пожалуйста,— спросил Шоу,— а кто ее мать? Она настоящая принцесса? Или это сказка... выдумка...
Эмир встрепенулся:
— Сказка? Моника-ой — наша дочь. Мы женились на француженке... красавица и все такое... В дни черного мятежа... стрельба... я уехал в Байсуп, француженка и дочь пропали. Полагая, всех убили... к нашей радости, узнал на днях, дочь жива... Оказывается, жила близ Самарканда... Теперь не знаю точно, где находится принцесса, дочь... Вы из Пешавера, должны знать...
Но индус в малиновой чалме снова уклонился от ответа.
— И ваш брак с мадам Люси... оформлен юридически?
— Читал молитву достопочтенный имам. Мы есть халиф... выше закона... Какое кому дело... Говорим, наша дочь, значит, дочь... Увы, девушка царской крови в руках злобных истязателей... а? — Эмир заглянул в глаза индусу, но не увидел в них и признаков сочувствия.
У Сеида Алимхана даже в глазах заломило. Опять! Как часто болезнь напоминает о себе, и достаточно вспомнить слово «глаз»— и сразу начинается боль.
— Увы, мне... опять глаз.— Он осторожно приложил палец к глазам и пробормотал: — Рухсат...
—Рухсат! Отпускаю вас! Все свободны! — зычно повторил мулла Ибадулла Муфти.
Тогда, самым, спокойным голосом, словно он не выкликал сейчас истерически, эмир обратился к Шоу
— Уже поздно. Дела завтра... Приглашаю вас на охоту.
— Простите, а вы устроите мне встречу с Ибрагимбеком? Фирма «Шоу и К 0» крайне заинтересована в этой встрече.
— Охота — прекрасно! — не ответив, воскликнул эмир.— Ночь... поздно... законоведы, толкователи хадисов, утверждают: у халифа, хэ-хэ, есть обязанности мужа... Плохо, если ему во сне видятся снег да лед, хэ, а вдруг жены подадут жалобу казию... Что скажут, а? И что скажет тибетская медицина?
Он расхохотался и фамильярно обнял за плечи тибетского врача.
— Рухсат! И вам разрешаю отдохнуть... учитель мой...— откровенно выпроваживал он муллу Ибадуллу.— Отдохните... Мы послушаем нашего друга... Друг наш Сахиб... был там... на той стороне... расскажет, что в Бухаре... пожалуйте, учитель... уходите, убирайтесь быстрее.
Он зажал ладонями глаза и кивком головы указал на дверь. Увлекая за собой Молиара, мулла Ибадулла выскочил из салом-ханы.
— Э... э! Господин базарчи, ничего не получилось с твоими сказками-рассказками,— выйдя с Молиаром из михманханы, заметил мулла Ибадулла. — Ничего не стоят твои хитрости. Когда бог раздавал мудрость, в твой мешок мало попало... э... Их высочество тебя и не слушал.
— Лучше быть клювом цыпленка, нежели кабаньим задом,— съязвил Молиар. Он нашел путь к сердцу эмира и чувствовал себя спокойно. Стараясь шагать важно и надменно, он искоса поглядывал на влачившего с трудом свою тушу толстяка. Видимо, он устал и хотел спать. Чудовищная зевота раздирала ему рот.
— Э, теперь его высочество проговорит до вторых петухов с этим, как его... Бородой...— откровенно позавидовал мулла Ибадулла.
— До утра? Неужели?
С облегчением Молиар увидел, что духовник настроен добродушно.
— Пусть... э... поговорят! — зевнул еще оглушительнее Ибадулла.
— Пусть поговорят,— вторил Молиар и вдруг спохватился: — А где ужин? Боже правый, пахнет!
Он остановился и с силой втягивал своими широкими, жадно шевелящимися ноздрями запахи жареного, пробивавшиеся сквозь духоту и тяжелую прелость, стоявшую в дворцовых покоях.
— Э-э... пахнет? — обрадовался мулла Ибадулла. — Ужином пахнёт. А разве вы хотели ужинать?
Он остановился и всей тушей заслонил проход, по которому они шли.
— Хо-хо! — заговорил Молиар,— или ты, братец ты мой, вообразил, что я сыт запахами и паром? Где обещанный ужин, о отец гостеприимства?!
Вся толстенная физиономия муллы Ибадуллы расползлась в неестественно добродушной улыбке. Ибадулла улыбался столь усердно, что в комнате будто светлее сделалось, хотя по-прежнему чуть теплился огонек в плошке с маслом.
— Знаешь что? — все еще принюхиваясь и прощупывая, тянул Ибадулла.— Знаешь, ты в самом деле мой брат, вероятно. С таким аппетитом в нашем Чуян-тепа только люди из нашей семьи. Все пожрать горазды. Ну, раз ты хочешь есть, когда вокруг тебя бродит ангел Азраил, ты хороший человек...