Пересмешник
Шрифт:
Данте как-то рассказывал мне, что в молодости он пару раз пробовал делиться с этими существами кровью и буквально «улетел» от их слюны, попавшей в рану, но ему не понравилось зависеть от этой привычки, и с подобными экспериментами, несмотря на то что все его чувства пребывали в полном восторге, он быстренько распрощался.
— Совсем это племя измельчало, — сказал Стэфан. — Помню, когда первая стая только прилетела в Рапгар и при мэрии еще не создали Комиссию по контролируемой охоте, они вели себя не так добродушно по отношению к одиноким прохожим.
— Если ты опять станешь мне
— Угу. Раз в год. Как только такое случается, их отстреливают в первые часы после рассвета, потому что когда они переедят крови, то «улетят» точно так же далеко, как их уже умершие жертвы. Для завью кровь живых существ такой же наркотик, как для вас — их слюна. Так что не составляет особого труда найти подобных идиотов, мой мальчик.
Я был несколько иного мнения. В Городе-куда-не-войти-не-выйти орудуют несколько бесконтрольных завью, и туда не решаются заходить даже хаплопелмы, ненавидящие кровососов ничуть не меньше, чем фиосс.
Дорогу мне перебежала кошка. Обычная, серая, худая, с чистым блестящим мехом и ясными, чуть зеленоватыми глазами. Мы встретились с ней взглядами, она несколько раздраженно взмахнула хвостом и юркнула в подвальное окошко.
— Чэр эр'Картиа. Я рада с вами познакомиться, — задумчиво произнес я голосом Алисии, проводив зверька взглядом.
Анхель скептически хмыкнула. Стэфан казался обескураженным:
— Ты хорошо себя чувствуешь, Тиль?
— С разумом у меня все в порядке, если ты об этом. Мне просто понравился ее голос. Он очень красив. Не находишь?
— Да. Соглашусь.
Я хотел добавить кое что о своих впечатлениях, но раздавшийся из узкого проулка всхлип заставил меня умолкнуть и прислушаться.
— Вы слышали? — спросил я у амнисов.
— Ну и что? — тут же забеспокоился Стэфан. — Мало ли кто… Может, скангер или еще какая тварь. Иди себе мимо. Не хватило тебе неприятностей за один день?
Я поколебался, еще раз заглянул в узкий проулок между двумя домами. Оттуда на меня смотрела кромешная тьма. Ни звука, ни шороха. Вообще ничего. Лишь туман, казалось, стал еще гуще, и газовый фонарь дальше по улице походил на маяк для одинокого корабля. Он призывно манил меня к себе, и я уже почти поддался внутреннему голосу, твердившему мне поспешить домой, когда услышал новые звуки, словно мелкий дождь капал на камни.
— Даже если там кто-то есть — это не твое дело.
— Если бы я не знал, что ты сильно беспокоишься обо мне, то подумал бы, что трусишь.
— Ты с самого рождения был самым любопытным из лучэров, которых я знал.
— Это Олл, Стэфан. Олл — район, где ни с кем никогда не случается ничего плохого. Будь это Яма или Холмы, возможно, я бы прошел мимо. Но не тогда, когда до дома двадцать минут пешком. И да, я просто умираю от любопытства, — сказал я, доставая из кармана руку с керамбитом, и, повыше подняв Стэфана над головой, сделал шаг туда, где мне быть совсем не следовало.
— Свет, — тихо попросил я.
Моя трость мигнула один раз, другой, третий и засияла ровным, пускай и несколько тусклым рубиновым светом. Его было вполне достаточно, чтобы я почти сразу же разглядел картину. Мозгу потребовалось долгих пять мгновений, чтобы осознать увиденное и понять, что все это не шутка, не розыг-рыш и, что самое досадное — реальность.
Если честно, будь у меня свободными руки, я бы с радостью ущипнул себя, чтобы попытаться проснуться.
Однажды, еще будучи подростком, я видел тело несчастного, попавшего в лапы голодного тру-тру. Зрелище было столь отталкивающим, что я просыпался от кошмаров почти два месяца и потом еще полгода не мог смотреть на свежее мясо. Так вот по сравнению с увиденным сегодняшней ночью тот ужин людоеда казался не более чем милой шалостью.
Я не знаю, сколько в существе должно быть силы, жестокости и безумия, чтобы такое сотворить с человеческим телом. Плоть, органы и конечности были повсюду, но у меня бы язык не повернулся назвать это беспорядком. Во всем этом была какая-то своя система, хотя оценить ее не хватало разума. Тягучие капли стекали со стен, падали на мостовую и лужами собирались вокруг останков. Рубиновый свет из трости не добавлял ужасному зрелищу спокойствия. Запах, какой бывает у свежевыпотрошенной курицы, сводил с ума.
Есть такая пословица в Рапгаре: родители не говорят детям, что сгоревшие души существуют. Ведь дети и так уже знают это. Родители рассказывают детям, что сгоревшие души могут быть уничтожены.
Я бы очень хотел, чтобы душу этого сумасшедшего мясника уничтожили. И как можно скорее.
Удивительно, но мой желудок даже не запротестовал. Я остался хладнокровен. Лишь в ушах немного шумело, да сердце колотилось, как паровая машина в руках неумелого ка-га.
— Надо убираться! — вновь сказал Стэфан. — Он еще может быть рядом.
Теперь его голос был холоден и сосредоточен. Я чувствовал, как он пытается сплести вокруг меня кокон защиты. Анхель была согласна со своим партнером, и ее серповидный клинок изменил цвет на ослепительно-белый. Амнис стягивала силу.
— Еще минута, — сказал я, делая шаг вперед и стараясь не наступить в кровь. — Больше света. Сколько сможешь.
Я разглядел на стене дома корявую надпись огромными кровавыми буквами: Алья-сс шафуун иж чарвэ.
— Язык первых лучэров, — прошептал Стэфан. — Язык Всеединого. На таком писались канонические тексты.
— Что сказано?
— Домой.
— И только? Столько слов…
— Не о том думаешь! — резко оборвал он меня. — Этого несчастного убили только что. Ты уверен, что убийце не потребуется вторая жертва?
Он все верно сказал, так что я начал отступать и на беду свою увидел голову. Точнее, то, что от нее осталось.
Этот пророк из квартала Иных, утяни его в Изначальное пламя сгоревшие души, вновь оказался прав. У мертвеца была власть, он служил городу и был даже известен некоторым читателям «Времени Рапгара». Потому что убитым был не кто иной, как старший инспектор Грей.