Переспать на удачу
Шрифт:
– Куда ты уволишься, дура!?
Он еще минут десять метал громы и молнии, Майка только плакала, вздрагивая. Потом успокоился, подошел, сел рядом, погладил ее по голове:
– Бедная ты девочка, любишь его, подонка, защищаешь... И откуда ж на твою голову эти два мерзавца свалились. Всю жизнь тебе перекурочили.
Майка совсем расползлась, заревела в голос и уткнулась ему в плечо.
– Ну полно, полно. Нечего плакать. Что делать-то будешь? С ребенком, я имею в виду.
Над этим Сухова думала постоянно. Ребенок перечеркивал все ее планы на будущее, но убить его рука не поднималась.
–
– Эх, ты... Не знаю... Работай пока, как работала, а там... Придумаем чего-нибудь.
– Спасибо Вам, Глеб Давыдович, я не знаю, как бы я...
– Молчи уж.
– За что только Вы мне помогаете, от меня одни проблемы, - Майка всхлипнула.
Кожин посмотрел на нее, тяжело вздохнул, потом сказал:
– Была у меня сестренка младшая. Верка. На тебя очень была похожа.
В другое время Майя не стала бы спрашивать, но сейчас был момент откровенности, и потому она все-таки решилась:
– А почему была?
– А потому. Потому что она покончила с собой. Тоже, как у тебя, Сухова, любовь несчастная. Он ее беременную бросил, а она...
– Кожин отвернулся, - Так что девочка, помогая тебе, я надеюсь... нет... я хочу...
Глеб Давыдович махнул рукой, отвернулся к окну, помолчал немного, словно собираясь с силами, потом продолжил:
– Она поздний ребенок была, на пятнадцать лет меня младше. Родители в ней души не чаяли, берегли, баловали. Она как ты была, тоненькая, стройная, глазки огромные, черные, только волосы темные. Смеялась, как колокольчик... Доверчивая была, не знала, какие люди подлые бывают...
– он тяжело вздохнул и покачал головой, глаза его странно заблестели, потом сделал бессильный жест рукой, - Если бы я тогда обратил на нее внимание, если бы не был занят только собой и работой своей... Считай, Сухова, что я совесть нечистую успокаиваю.
– Не надо так, Глеб Давыдович...
– Ладно, иди, давай. Приведи себя в порядок и не дури. Родители знают?
Майя покачала головой. Скоро мама приедет, что она ей скажет? А отцу... Снова стало горько, страшно и обидно. Она закрыла лицо руками, словно желая спрятаться от неприятного, но неизбежного. Потом собралась, даже смогла улыбнуться и пойти работать дальше.
***
Дома в одиночестве Майя могла обдумывать все долго, благо никто торопить не станет. Некому. До приезда родителей она совершенно одна.
Да, будут ее осуждать, сплетничать, мол, без мужа родила. Да и Бог с ними. Поговорят и перестанут. Не сможет в аспирантуру поступить, ну не судьба, значит. Так свет клином на этом не сошелся, будет работать, выкарабкается. Хорошо, родители на пенсии, но не бедствуют, всю жизнь на севере проработали, ее старшая сестра, почитай, вырастила. Помощь будет.
Майя убеждала себя, стараясь победить страх перед будущим и постоянную тревогу, которая не оставляла ее ни на минуту. Страх перед всеобщим осуждением, страх оказаться изгоем, без средств к существованию и без поддержки, изматывал ее. Девушка надеялась, что родные смогут ее понять и не откажутся от нее. Одно она знала твердо, почему-то совершенно не сомневалась, она не простит себя, если убьет этого ребенка. А значит, и выбора у нее нет.
Майя погладила свой плоский пока еще живот
– Только вот кто ты, мальчик или девочка? А впрочем, какая разница. Надо нам с тобой побольше витаминов кушать. Да? И воздухом дышать.
И так легко стало, стоило принять решение. Не важно, как оно сложится, главное, что их теперь двое. Что она не будет одна, что нужна этому крохотному существу, которое еще и человеком-то не называется, но уже растет в ней себе потихоньку. Слава Богу, у нее и правда будет новая жизнь. А что трудно будет... Майка усмехнулась:
– Пробьемся.
У нее все получится, она пройдет этот путь до конца. Она же сильная, особенно теперь, когда есть для кого жить. Если вдуматься, странно и даже фатально, они расстались навсегда, Владька от нее отказался, уехал, но, сам того не ведая, оставил ей частицу себя. Да какую частицу!
Глава 7.
Разумеется, жизнь матери одиночки не сахар. Майя Сухова убедилась в этом сразу. Родители приехали, пришлось покаяться. Были в шоке, чего уж говорить, от нее такого не ждали, но делать нечего, поняли и приняли. А куда ж деваться? Соседи будут судачить, и черт с ними, с соседями!
В Универе, как только стало заметно, что она в положении, да без мужа, отношение к ней тут же переменилось. Ее сторонились, шушукались за спиной, неприязненно смотрели. Парни, которые раньше были сама любезность, теперь позволяли себе сальные взгляды и шуточки. Но не все, конечно. Были даже неожиданные моменты. Один из старшекурсников, Мошкин Петр, взрослый уже мужик, здоровый как медведь, как-то отвел ее в сторонку и прямо, без лишних слов предложил ей выйти за него замуж. А на вопрос, зачем ему это, ответил:
– Я же вижу, Сухова, что ты за человек, не первый день за тобой наблюдаю. Нравишься ты мне очень. А что ребеночек будет, не страшно. Я люблю детей.
Майка даже прослезилась.
– Спасибо тебе, Мошкин, хороший ты, добрый. Дай тебе Бог счастья. Но не могу я так. Прости.
На том и закончилось. Замуж ее больше никто не звал. Зато сплетни она о себе узнавала, только держись.
Она была подстилкой Беспольского. Нет, Марченкова. Нет, Марченкова и Беспольского вместе. Нет, всей группы, впрочем, чего мелочиться, на всем факультете вряд ли остался кто-нибудь, с кем она не переспала. И вообще, оказывается, она была подстилкой Кожина, за это он ее на кафедру и взял. И ребенок от него, точно. То, что Кожину за семьдесят, и он ей в дедушки годится, никого не смущало.
Эххх... Сначала, готова была сквозь землю провалиться, а потом Майка на все это махнула рукой. Ну говорят, ну неприятно. Что ж теперь, застрелиться и не жить? Плевать. Ходила себе потихоньку, на разговоры за спиной не обращала внимания, хотя, иногда, конечно, доводили до слез. Народ у нас добросердечный, знает, как сказать, чтобы больнее было.
***
Ребенок родился в сентябре. Мальчик, крупненький, здоровенький, слава Богу. Крикун. Назвала Его Майка Сережей, а отчество и фамилию взяли папину. Так и получился Сергей Михайлович Сухов.