Пересуды
Шрифт:
Хочешь выпить?
Бутылочку белого «Хугардена», пожалуйста.
Если после агента Вусте в холодильнике хоть что-то осталось. Я сейчас вернусь.
Хорошо. Так зачем Юдит Латифа приехала в Бельгию?
Отомстить за мать, за Неджму. Это одна из причин, другой я тогда еще не знал.
Мстить? Зачем?
Вы
Расскажи мне все-таки еще раз. Чтобы в нашей беседе все было ясно.
Между таким как вы и таким как я никакой ясности быть не может.
Тогда — чтобы было как можно меньше неясностей.
Неджму выставили из страны. Именем закона выперли за границу. Между прочим, с вашего ведома.
Закон есть закон.
Но закон заработал только под нажимом сенатора Кантилльона и нотариуса Альбрехта. Первый хотел расширить территорию своей фермы норок до дороги и давно положил глаз на бар «Tricky» и землю вокруг него. Камилла не хотела продавать землю, и он решил надавить на нее через Неджму, ведь она приносила бару самый большой доход и была лучшей подругой Камиллы во всех смыслах этого слова. Камилла едва не рехнулась от горя, но помешать им не смогла.
А нотариус Альбрехт тут при чем?
Вы сами знаете.
Нет. Этого не знаю.
У нотариуса же ни фига не стояло.
В его возрасте это не удивительно.
И только Неджма могла ему помочь. Правда, с помощью мазей, пилюль и уколов, прописанных доктором. Еще ему присылали из Болгарии обезьяньи железы. А потом уже и Неджма не всегда могла ему помочь, и нотариус все чаще возвращался домой, так сказать, не получив желаемого. И — ну, вы знаете, каковы люди, всегда винят в своих неудачах других. Он был в ярости. Он не мог этого перенести. Не желал видеть ее в Алегеме. Пытался добиться результата с другими, молодыми, более изобретательными шлюхами. Ничего не помогало. Он не мог прожить без Неджмы, без ее магометанского тела, ее магометанской покорности, был обречен на связь с ней до конца своей выхолощенной жизни.
Это мне рассказала Юдит в тот вечер, в ту ночь. Соскользнув с софы, она курила один джойнт за другим. Несколько раз прикладывалась к кокаину, потом задремала, потом заснула. Оно и к лучшему, потому что, когда соседи, едва рассвело, вознесли громкие молитвы Аллаху, а может, запели ему хвалу, она ничего не услышала. Через два дня мы поехали в бар «Tricky». я и она с сумкой «Sabena», набитой деньгами и кокаином. На площадке перед домом, в котором почти все ставни были закрыты, сидел человек, читал газету. Он опустил газету и со скорбным видом стал выбираться из шезлонга.
— Я ждал тебя раньше, — сказал он Юдит. Потом обернулся ко мне и поглядел оценивающе. — Тебя тоже.
От него пахло пряностями. Я сперва думал, это пахнет лимонно-желтый дым, поднимавшийся над фабрикой по ту сторону шоссе, потом понял, что он пахнет той же травой, какую жевал мой брат Рене. Он снова сел. Полосатая пижама на нем, слишком просторная. Что-то не в порядке с его бедром. Хотя я никогда не бывал в баре «Tricky»…
Ты в этом уверен?
В чем?
Что никогда не бывал в баре «Tricky».
Я не хожу к шлюхам. Раньше тоже не ходил.
Ты мог просто зайти выпить, поболтать.
Нет. Точно нет. Перестаньте на меня давить.
Но твой брат туда ходил.
Я не мой брат.
Я даже не ходил в ту сторону, но мне почему-то показалось, что я уже видел этот дом. Я заглянул в окошко у входной двери. Ампирный столик, салон в стиле Луи XVI, стены обшиты панелями, дверь молочного стекла. Комната, покрытая слоем серой пыли, показалась мне знакомой. Может, я видел что-то похожее в одном из журналов Алисы, с интерьерами.
Он сказал, что рад нас видеть, но в дом пригласить не может. Чтобы мы даже не надеялись. Командным тоном сказал, как капитан. Указал нам на два садовых стульчика.
Юдит подошла к дому. Положила локти на каменный карниз.
— Там ничего не изменилось, — сказала. Она выглядела огорченной.
— Почему там что-то должно было измениться?
Он обернулся к ней. Настороженно.
Юдит, продолжала глядеть в окно, сказала:
— В том углу, у вешалки, я сидела, когда мне позволяли. В форменном платье с плиссированной юбкой и темно-зеленом жакете, летом в соломенной шляпке. Там. Однажды, когда Камилла не видела, я получила немного денег с клиента. За поцелуй в губы. Неджма не возражала. Камилла пыталась меня воспитывать. Неджма меня баловала.
— Это было очень давно, до меня, — сказал капитан.
Она отступила на несколько шагов, показала на окна второго этажа:
— Там меня зачали. В комнате с видом на пруд. Комната номер четыре, которую Камилла обставила в стиле Луи XVI, по книге «Коллекции предметов искусства». Двенадцатого октября. Камиллы в тот день не было, а у Неджмы было три клиента. От одного из трех она и залетела.
— Мало кто в мире точно знает, где и как его зачали, — сказал капитан. — Браво.
— Двенадцатого октября. Там… — повторила Юдит.
— Ты давно ничего не слыхал о своем брате? — спросил капитан.
Я взял один из стульчиков и сел против него. Как доктор, начинающий обследование с вопроса: «На что жалуетесь?» Глядя ему прямо в глаза, я ответил:
— Нет. А ты, ты давно слышал что-то о нем?
— Давно, очень давно. Слухи из Зимбабве. Вроде он женился на дочери вождя. И решил никогда, никогда не возвращаться в Европу.
Он врал, этот капитан. И продолжал врать, что Рене почернел, что у него на лбу появился крест, что татуировки на его руке, голубая русалка и синий кинжал, побледнели, но мне, дураку, хотелось ему верить.
— А где находится Зимбабве?
— Тебе не все равно, недотепа?
— Я мог бы туда поехать.
Меня заколотило. Мне захотелось обнять капитана, но вряд ли он обрадовался бы этому, кажется, у мужчин только воины могут целовать друг друга.
— Мы посмотрим в атласе, — сказала Юдит.
— Да ты не знаешь даже, где Брюссель находится, — сказал капитан.
— В провинции Брабант.
— Разве вы не получали от него открыток?
— Из разных стран. Но в последнее время совсем ничего. Когда мама была еще жива, она говорила, что их отправлял кто-то другой. Почерк был чужой.