Перевернутое небо
Шрифт:
В буфете мужики заняли два соседних высоких столика, а женщины пристроились за другими столами, понимая, что мужчины без выпивки никак не обойдутся и начнут свои застольные разговоры, отвлекая, в свою очередь, женщин от самых главных разговоров про то, «кто кому чего сказал». Женщинам очень хотелось услышать друг от друга «новости», которые они все знали наизусть.
– А Вы к нам в Сорожье? – спросил дед Африка мужчину в камуфляже, пристроившегося в их компанию.
– Я услышал в разговорах, что вы летите в Сорожье, к вам и пристроился. Я ведь тамошний, местный, только из Ленивого, хочу
– Никого нет, – подтвердил Африка, – Кто умер, а кто уехал. Деревня в сорока километрах, стоит сиротинкой сама по себе. Создавали многие поселения до войны и в войну, размещая на заработки ссыльных и раскулаченных, а больше не на заработки, а для работы за бесценок на государство. А ты чей будешь-то?
– Я Сахаров, может, слышали…
– У нас Сахаровых полно, всё побережье има усеяно. Преобладают одни и те же фамилии, поскольку другие, приезжие, фамилии в наших краях редкость. Ежели ты Сахаров, значит, наш, – категорично сказал Африка, – Не можешь быть не нашим. Мы своих никому не отдаём. Как сказано у коммунистов: человек человеку друг и товарищ, и даже брат! А человек со знакомой фамилией вообще близкий родственник – так трактует наука философия.
– Конечно, ваш, – согласился мужчина, успев выпить вместе со всеми стопку, точнее, то, что оказалось на дне гранёного стакана.
Молодые парни, пока двое из компании разговаривали, успели быстро организовать всё для начала разговора.
Выпив «на вторую ногу», мужчина сказал:
– Я правнук деда Сергея, который построил наш родовой дом, а звать меня Василий. Свою малую родину я обязан помнить и чтить. Тебя не знаю и никого не знаю, а родину свою знаю и помню…
– Правнук, так правнук, едри его вошь, документы у тебя никто проверять не будет, а, может, и будут, но только при посадке в самолёт. Я – Алексей Аркадьевич, а все зовут меня Африка. Вот мы и познакомились без всяких документов. Я бы их совсем отменил, но коммунизм мы ишо не построили, стрёмно будет без документов. А вдруг кака свадьба или ише хуже, развод, как без документов? Контора нам без документов не верит. Неси, грит, бумажки и всё тут! Даже наш колхозный бык имет документ, табличку ему пригвоздили «Бык Муська».
– Почему Муська?
–А хто его знат! Вроде, дети так обозвали в детстве. Муська и Муська, нам како дело? А ты што, в Ленивое пешком пойдёшь? Все сорок километров?
– Собираюсь сходить, как-никак я законный наследник, ни на что не претендую, но облагородить дом маленько смогу, силы есть. Вряд ли кто придёт туда и что-то сделает, а есть ли поблизости ближайшие родственники, я не знаю. Может и есть, но где их теперь откопать?! Я сам не очень стремился к своей родне, тянуло к странствиям, а теперь вот наверно возраст сказывается, тянет на оседлость, к своему дому, к своим местам.
– Я пока тоже не ослаб, сам управляюсь. Вишь, у ребят свои разговоры, а мы вот тут с тобой. Я бы им политинформацию прочитал, совсем бестолковые. Нонешни дети растут каки-то неумехи, ничё не могут! И эти, – Африка кивнул на рыбаков, – Оболтусы,
– Привычка! В армии научился – все вещи всегда с собой, так солдат учат, чтоб не расслаблялись.
– Хорошо учат, – сделал своё заключение Африка, – У солдата всегда должен быть порядок не только в вешшах, но и в голове, в мозгах. Ну, тогда носи свой рюкзак, – смилостивился Африка, – А по мне так и чемодан можешь на голову положить, кажен человек волен поступать, как Бог его учит. У нас, у поморов, у каждого свой Бог, он и распоряжается судьбой. В море надеешься только на себя, там надеяться больше не на кого. Быват, прижмёт штормом так, что и помолиться некогда; кроме как обычной привычной работы, в голове ничего нет, да и некогда думать о смерти али ише о чём. Будешь о постороннем думать – пойдёшь на дно кормить рыб!
– А Вы ходили в море?
– Я у моря вырос, здесь живу, здесь и помру. Море нас, поморов, кормит. Никто не знает, в море я больше находился али на земле. В шторм теряется, едри его вошь, счёт времени, идёт борьба за выживание: то ли ты море одолеешь, то ли оно тебя, но ежели голова есть, можно всё преодолеть и осилить. Море живёт по своим законам, каждый помор обязан их знать, иначе никак нельзя, иначе дело будет труба…
Сейчас Алексей Аркадьевич после выпитой стопки разговорился, покрылся румянцем и, казалось, в эту минуту он тоже не замечает счёт времени.
– Даже в шторм? – спросил Василий
– А что шторм? Человек новой раз идёт по земле, споткнётся и распластается, ежели голова не на месте. А в шторм должна работать не только голова, но и весь организм. Всё должно быть единым целым, тогда никакой шторм не страшен.
– А вы тут неплохо в сторонке пристроились! – отделился от соседнего столика Ромка и подошёл к ним.
– А нам и тут весело, – ответил Африка, – Вы молодые, у вас свои разговоры, а у нас свои, и вдруг неожиданно спросил:
– Видел, как Алёнка на тебя смотрит?
Ромка от такого вопроса опешил:
– Это которая? Я пока ещё ничего не видел. У меня одно желание – поскорее попасть домой! Женщин у нас там не было – это точно, но не на ходу же на них смотреть!
– Вот-вот, все беды у вас молодых от того, что вы ничего не замечаете. Если бы на меня так смотрели, разве остался бы я стоять столбом? Враз бы помолодел лет на сто! А на женщин я смотрю даже во сне – верх совершенства и красоты. Художники их запечатлевали на картинах, в литературных произведениях.
– Это толстая что ли? – перебил, не унимаясь, Ромка.
– Она не толстая, она красивая, Джоконда! – многозначительно поднял палец кверху Африка, – Настоящая дева из будущего коммунизма! С неё портреты писать можно али из глины лепить мумию. Нет у нас в деревне поэтов, иначе бы про неё стихи сочиняли, али песни.
– Кто такая Джоконда, я не знаю, а вообще я парень холостой и свободный. Если она смотрит – пусть смотрит, до дыр не проглядит! Я жениться не собираюсь, тем более, на такой старой, как твоя Алёна.