Переводчик с инского
Шрифт:
– Значит, так. Сейчас заглянем в ближайшую заправку: у меня накопитель обсох. Как у тебя с агриндиком?
– Нормально. – Вопрос, похоже, удивил ее. Это было приятно слышать.
– Как только засосу – взлетаем и наносим визит людям из неофициальной организации, называемой «Многие».
– Зачем?
Опять начинается…
– Лиза! Только что ведь договорились!..
– Зачем на заправку? На, держи. Заряжай.
Из своей переметной сумы она вытащила два энергоконцентрата в фирменной упаковке. Каждый – на четыре часа при полной нагрузке. Протянула мне. Чудеса, да и только.
– Ты что – вместо губной помады с собой носишь?
– Нет. Просто подумала, что у тебя может быть такая проблема.
Произнесено это было с интонацией, ясно
– Спасибо, красавица.
Она неожиданно спросила – очень задумчиво:
– Симон, а что же ты говоришь действительно красивым женщинам?
Никогда не знаешь, что в любой миг может прийти даме в голову.
– Не знаю. Найдутся слова, если когда-нибудь такую увижу. Хотя, может быть, как раз тогда слов и не хватит.
Она кивнула, словно именно такого ответа и ожидала. Я тем временем успел заменить пустые энергогильзы на новые. И не забыл спросить:
– Сколько я тебе должен?
– Сочтемся, когда закончим.
Наверное, это следовало понять как предупреждение: «Чувствую, что еще не раз придется выручать тебя в острые моменты».
– Ладно. Взлетаем?
– Вообще-то особого смысла в этом визите нет…
– Елизавета!
– Молчу, молчу. Стартуй, я за тобой.
– Адрес, куда полетим…
– Симон, я хорошо знаю, что где. Не первый день в городе.
Интересно. Что, ее не прислали? Уже была здесь? Ладно, разберемся потом.
Я огляделся. Сейчас мы никому не помешаем. И полиции нет. Бросил взгляд на браслет. Все в порядке. Благодать. Старт!
И тротуар стал уходить из-под ног все дальше и дальше.
Глава 12
Всякий, кто пользуется агриндиком как средством передвижения, то есть, по сути дела, любой наш современник обладает своей манерой полета, точно так же, как у идущего пешком вырабатывается своя походка. Она может быть красивой или, напротив, корявой, неуклюжей, так что смотреть неприятно, может выглядеть элегантной, плавной, граничащей с искусством, или, наоборот, вызывать представление о черепахе, пытающейся шагать на двух лапах; словом, сколько людей, столько и манер, и, внимательно понаблюдав за человеком в полете, можно с очень большой вероятностью понять и самого человека, его характер, его суть, желания, цели, намерения и все прочее – понять ничуть не хуже, чем по манере говорить, смотреть, читать; надо только уметь. Я всегда считал, что умею. И когда мы с Лизой поднялись в воздух, я, намеренно приотстав на метр-другой, принялся рассматривать и ее позу, и траекторию, по какой она набирала высоту, и стиль маневрирования, когда мы достигли нужного уровня и перешли в горизонталь, где неизбежно приходится и обгонять, и уступать дорогу, чтобы сделать выводы и хотя бы в первом приближении разобраться – кого же это мне подсунули в качестве партнера по операции и чего от почтенной дамы можно ждать, а чего никак не следует. Потому что человек в таком возрасте, какой был совершенно ясно написан на лице Елизаветы, просто обязан двигаться неторопливо, плавно, осмотрительно, не уступать дорогу, рассчитывая, что возраст требует, чтобы путь, напротив, очищали перед ней – и тем не менее часто оглядываться, чтобы оценивать обстановку, и все такое прочее; добавлю еще, что в таком возрасте люди все меньше доверяют технике, особенно такой непростой, как антигравы любой мощности и назначения, и не любят менять режимы полета, чтобы не нервировать механизм. Заранее начертив такую схему, я и настроился соответственно, подумал, что полет в паре с таким человеком мог бы выполняться даже и автопилотом (если бы агриндики были снабжены таковыми) – это будет почти идеальная прямая – так что можно без всякого риска отвлечься от наблюдения за полетом и использовать время с большей пользой. Тем более что имелась пара поводов для серьезных и срочных размышлений, от которых зависела модель нашего поведения при встрече с «Многими».
Прежде всего надо было понять: почему там, в подвале, интуиция заставила меня промолчать, когда я был уже готов задать вопрос относительно Орро: не приходилось ли им если не пересекаться с ним, то, во всяком случае, хоть что-нибудь услышать? Потому что в подсознании моем все еще существовало ощущение, что самым лучшим выходом из нынешней обстановки было бы все же отыскать моего партнера и вернуть его в операцию, самому же вновь возвратиться на вторую позицию, на роль ассистента. Почему же я не спросил? Что остановило меня?
Ответа не пришлось искать долго; на самом деле он был очевиден с самого начала. Стоило лишь спокойно восстановить ситуацию.
И в самом деле. У людей в подвале существует некая предварительная договоренность с кем-то о том, что он доставляет им нечто, называемое товаром, за что и получает от них – вернее, от их хозяев – условленную сумму денег. Я никогда раньше их не встречал и ни о чем с ними не договаривался, ни наяву, ни даже во сне. И тем не менее, когда я появляюсь – на деле совершенно случайно, – меня принимают за того, кто должен был не только прийти, но и, похоже, не исключалось, что он принесет требуемое с собой. О чем это говорит?
Да о том, прежде всего, что человек, с которым они договаривались, был ином.
Это совершенно ясно. Ины, с их характерным строением лица, какое нельзя спутать ни с кем другим, для большинства обитателей других миров все на одну колодку шиты. Хотя бы потому, что на других мирах ины показываются редко из-за трудностей общения, о которых мы с вами уже знаем достаточно. Поэтому отличить одного ина от другого для хотя бы сальта – задача практически невыполнимая.
В то же время визит ина, в данном случае – мое появление, был принят ими как совершенно ожидаем. У них был уже какой-то опыт общения, они, в частности, знали и то, что я не в состоянии нормально разговаривать с ними. То есть – и тот, кто на самом деле договаривался с ними о поставке товара, был ином, и никем другим.
Дальше. Если не считать меня самого в сиюминутном облике, то на Сальте, по моим сведениям, сейчас находился всего лишь один ин, а именно – Орро. И более никого.
Почему я так уверен в этом? Пусть прямых доказательств у меня и не было, зато косвенных хватало. Обладая, как известно, немалым опытом жизни на Ине, я отлично знал, как сильна у этих людей тяга к соотечественникам, существующая между ними подсознательная связь. Она возникла давным-давно именно вследствие их несходства с остальными людскими расами и, следовательно, изолированности. В любом месте за пределами Ины они могут и не знать о присутствии на планете их соотечественника, но непременно почувствуют, что он есть под этим небом; а почувствовав, во что бы то ни стало найдут его, пусть не лично, но, во всяком случае, по связи. Так что существуй сейчас на Сальте хотя бы еще один ин – это никак не прошло бы мимо Орро.
Но не далее как вчера Орро, во время нашей последней встречи, когда мы планировали сегодняшние дела, со вздохом обронил:
– Сидон (вчера я назывался Сидоном), просто жаль уходить: знаешь ведь, как для нас мучительно, когда не с кем перекинуться хотя бы парой слов на родном языке! Только с тобой и отвожу душу, иначе не знаю, как бы я вытерпел тут…
Он и в самом деле был при встречах со мною необычайно многословен – для ина, потому что вообще-то у себя дома их никак не назовешь словоохотливыми. А тут, по их понятиям, Орро был просто болтуном.
Значит, никакого другого ина тут не было. Еще вчера, по крайней мере. А ведь встреча ина с подвальными людьми произошла именно вчера.
Вывод напрашивался сам собой:
Это Орро разговаривал с ними. И именно он предлагал им купить у него нечто за немалую сумму денег.
Допустим, что так. Однако тут возникал еще один, не менее важный вопрос: а что, собственно, Орро мог выставить на продажу? Что могло бы до такой степени заинтересовать каких-то людей на Сальте? То есть, заинтересовать их могло, возможно, многое; но чем из этого ассортимента мог располагать инский эмиссар?