Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
Однако Станислав Потоцкий, коронный гетман польский, именовавший себя «альтер рекс», то есть второй король Речи Посполитой, в эти самые трудные и горестные для шляхты времена не терял своей уверенности и гордости. Новые полки собирал он под свою булаву. Где мог, набирал новое войско. Ездил сам к трансильванскому князю Ракоцию, десять тысяч мадьяр привел с собой. Теперь они стояли постоем за Збручем и только ждали сигнала.
Первое дело, как говорил коронный гетман на генеральном совете в Гродне, — не дать войску, идущему из Белой Руси, соединиться с главными силами
Принято было немало мер, чтобы ускорить поход крымской орды. Хану Магомет-Гирею послали щедрые упоминки. Вопреки желанию пришлось это сделать.
Пятьдесят тысяч дукатов, привезенных из Ватикана, отправили в окованных железом бочках в Бахчисарай. Сенатор Яскульский, воротясь в Варшаву, оповестил короля и региментарей, что Магомет-Гирей вроде бы подобрел: избранным лицам из воевод было предъявлено тайное соглашение о том, что хан выступит с ордой на Украину, как только подмерзнет земля.
Могли ли думать король и коронный гетман, что это соглашение слово в слово было известно гетману Хмельницкому?
Из Чигирина, переписанное четкою рукой, соглашение между ханом и королем отправилось в Москву, в Посольский приказ. Его внимательно прочитали князь Прозоровский, Бутурлин, Ордын-Нащокин. Показали царю.
…Новый королевский указ о посполитом рушении был читан во всех гминах и магистратских городах. Велено было каждому способному носить оружие явиться в полки. У кого нет седла — садиться на коня без седла, у кого коня нет — идти пешком.
Ксендзы и монахи вопили всюду, что Речь Посполитая в смертельной опасности. Антихрист, схизматик Хмель вместе со своими московскими союзниками идет разорять коронные земли и уничтожать католическую веру. Пусть знают все люди католического вероисповедания: не будет пощады ни малому, ни старому, ни девушкам, ни юношам, смерть и адские муки угрожают всему живому, что рождено дыханием святой римской веры. Поэтому король, сенаторы и воеводы, старосты и подстаросты, подсудки и стражники — все сообща призывают стать стеной против еретической чумы, до одного истребить всех схизматиков и возвратить под скипетр Речи Посполитой самим папой издавна утвержденные владения — Украину, Белую Русь, Литву, — дойти до самой Москвы, и тогда вновь золотой мир настанет в государстве.
Посол французского короля Роже Шаверни, прибыв в Варшаву, сказал Яну-Казимиру: как только коронное войско станет на Днепре, король Людовик XIV нарушит договор о мире между Москвой и Францией. Тогда быть войне. А сейчас будто бы между королем и царем существует дружба и согласие.
Из Лиона в Гданьск прибыло пять кораблей. Привезли двадцать пять тысяч мушкетов, сто легких пушек, много пороха и прочего снаряжения.
Посол австрийского императора Алегретти, возвращаясь из Москвы, куда ездил засвидетельствовать почтение царю Алексею Михайловичу от императора Фердинанда III и справиться о здравии, остановился в Варшаве.
На приватной аудиенции у Яна-Казимира, в присутствии канцлера Лещинского, посол сказал:
— Главное — поссорить Хмельницкого с Москвой. Поверьте мне: если возбудить в Москве неприязнь к Хмельницкому, Москва отступится от гетмана — и конец ему. Этого добивайтесь.
Канцлер начал просить посла, чтобы Вена сделала демарш туркам относительно оказания помощи Речи Посполитой. Куда там! Посол руками разводил: мол, сие никак сейчас невозможно, да и вам лучше, пусть турки с Венецией возятся, а мы все сообща здесь, на юге, своего добьемся. Единственное, что удалось, — получить обещание посла, что и Вена будет всеми средствами подговаривать Москву против Хмельницкого, чтобы веры ему не давали.
Барон Алегретти знал также, что и шведы готовятся к войне, но только, на кого первого ударят, этого не разведал. Может быть, на Москву, может быть, на Речь Посполитую. Понятно, Карл-Густав свои загребущие лапы протянет туда, где плохо лежит… Если и начнет войну против Речи Посполитой, то для того лишь, чтобы через ее земли, через Украину пройти на Москву. С юга шведам удобнее идти походом, чем с севера, а если еще в их подданство перейдут поляки и украинцы, тогда, естественно, Карлу останется только считать свои победы… Конечно, все эти свои соображения посол в Варшаве не высказал. Это надлежало приберечь для Вены.
В августе, когда уже убрали хлеб на полях и из царства Московского прибыло двадцать обозов с хлебом в помощь поспольству, Хмельницкий под Старым Константиновом скликал все войско на раду. Ударили довбыши в котлы, затрубили трубы, стали строиться в долине полки, точно маками зацвело скошенное поле. Тогда впервые многие увидали при гетмане молодого гетманича Юрася.
Он стоял у помоста в казацком кунтуше, бросая беспокойные взгляды из-под опущенных век.
Князь Алексей Трубецкой, наклонившись к боярину Бутурлину, шепнул на ухо, кивнув на Юрася:
— Этому гетманичу больше подходит гусей пасти, чем гетманствовать.
Выговский услыхал это, злобно усмехнулся. Решил — пригодятся эти слова на будущее.
Хмельницкий поднял булаву и заговорил:
— Панове старшина, вы знаете — против нас великая и сильная армия. Но сейчас и мы в крепости и силе. Чтобы труды наши не остались втуне, приказываю, паны старшина, идти с великим бережением. Старый Потоцкий, этот негодяй, человек без чести и веры, палач из палачей, не знает границ своей жестокости. Мои люди принесли весть с земель Червонной Украины, что гетман Потоцкий жестоко терзает всех русских, бросает в подвалы и заливает водой, как чумных крыс. Все православные божьи храмы превратил в конюшни. На Покутье жжет села. Смрад от сожженных тел тучей стоит над селами и городами.
— Так же надлежит поступать и нам со всеми ляхами! — выкрикнул Выговскпй.
Хмельницкий гневно махнул рукой.
— Помолчи, писарь, тебя не спрашивают! А ежели ты так мыслишь, то я мыслю иначе: не со всеми ляхами так поступать будем! Нет! В чем провинился гречкосей лях перед нашим краем? Разве он староством на Винничине или Лубенщипе владел? Разве он сокращал реестры и сажал на кол казаков-запорожцев?
— Не он, пан гетман!
— То папы Потоцкие и Вишневецкие!
— Калиновского забыл!