Перикл
Шрифт:
— Значит, всё-таки пойдёшь к нему?
— Да, — ответил Перикл. — Это долг чести.
Аспасия тяжело вздохнула и ушла. А через минуту пришёл Эвангел и спросил Перикла, что бы он хотел передать Фидию из продуктов — какое вино, какие соления, сыры и фрукты.
— Спроси у Аспасии, — ответил Перикл. — Она лучше знает. Я слышал, будто Фидия донимает кашель, будто он простудился, хотя мудрено простудиться летом...
Словом, надо бы отнести ему чего-нибудь горячего и каких-нибудь настоек. Иди.
Эвангел передал разговор с Периклом Аспасии.
— Хорошо. Горячее вино я приготовлю для Фидия сама, — сказала Аспасия. — С травами. Понесёшь его в кувшине, завернув в овчину.
Аспасия не спала, дожидаясь возвращения Перикла из тюрьмы. Велела своим слугам вынести постель в перистиль, к цветущим лианам, легла не раздеваясь, сразу же заворожённая открывшимся ей звёздным небом. О чём человек думает, когда смотрит на звёзды? О том, где же конец этому звёздному миру, и о том, какое отношение к нему имеет человеческая душа? Пришла ли она на землю оттуда и вернётся ли туда? И если вернётся, то где же станет обитать, на какой из бесчисленных звёзд? И зачем это? Зачем человеку столь огромный звёздный мир и зачем человек этому миру?
Думая о звёздах, она задремала, а когда проснулась, увидела, что звёзд нет, что её постель стоит под крытой колоннадой, за лианами, а по листьям лианы шуршит мелкий дождь — слуги, заботясь о своей хозяйке, перенесли её вместе с постелью под колоннаду, оберегая от дождика.
Услышала голос Лисикла, который спросил:
— Могу ли я видеть хозяйку?
Кто-то из слуг ответил ему:
— Приказано никого не принимать.
— И меня? — возмутился Лисикл.
— И тебя, — ответил слуга. — Никого.
Аспасия мысленно похвалила слугу — она действительно велела никого не принимать, и Лисикла в том числе, хотя в другие дни Лисиклу, как ученику Аспасии, разрешалось бывать в её доме в любое светлое время, а то и по вечерам, когда ночи становились по-зимнему длинными.
Днём она посылала Лисикла к аптекарю за травами, среди которых была одна малоизвестная — синий цветочек, милетская незабудка, средство от бессонницы. Если растереть лепестки этого цветка в порошок и залить горячим красным вином, то вот и получится средство от бессонницы — сон наступает после одного глотка такого вина. После двух глотков сон становится длиннее, а выпив кружку настойки, рискуешь не проснуться никогда...
Аспасия строго-настрого наказала Эвангелу никому, кроме Фидия, не наливать горячего вина из кувшина, а остатки, если таковые окажутся, вылить, кувшин вернуть домой и вымыть.
— Я в нём тотчас же приготовлю другую настойку, — сказала она Эвангелу. — Отнесёшь её Фидию через три дня — трава должна настояться.
Было прохладно, шум дождя навевал тоску, стало неуютно. Аспасия поднялась по лестнице на балкон, прошла на свою половину, приказала принести лампаду.
Села у лампады, глядя на её светящийся язычок. Он колыхался от дыхания, потрескивал время от времени, источал запах, привычный с детства: запах оливкового масла, в которое было добавлено несколько капель другого масла — лавандового.
Огонь — это бог, говорит Продик, потому что в каждой своей части он одинаков. Самая малая искра — огонь, и самое огромное пламя — огонь. А многое другое, что не бог, делится на части, которые разнятся между собой. Человек — не бог: ухо человека, например, нельзя назвать человеком, и ногу человека, и глаз его, и сердце. А огонь — в любой точке огонь. Это бог. И вода — бог. И воздух — бог. И вино — бог, — этими словами про вино Продик обычно заканчивает своё рассуждение о богах, и это всем нравится: огонь — бог, воздух — бог, вода — бог, вино — бог. А всё остальное распадается на разные части.
Вино — бог... Она не может не думать о вине, которое послала Фидию с Эвангелом. Оно избавит Фидия от позора, Перикла — от смертельного удара, Афины — от всех возможных несчастий, Элладу — от внутренних раздоров и разрушений. Если бы только Фидий додумался до этого сам...
Вернулся Перикл. Он промок под дождём, долго переодевался. Аспасия приказала поставить для него горячий ужин.
Спросила, когда он утолил первый голод:
— Что сказал Фидий?
— Он сказал, что отказывается от побега, так как молва назовёт его тогда виновным в хищении золота и трусом. Он уверен, что сумеет защититься в суде, хотя чистосердечно признается, что действительно изобразил на щите Афины меня и себя, что, создавая изваяние, держал тебя за образец величия и красоты, что платил скульпторам и художникам больше, чем было назначено, но не из казны, а из своих денег, что истинный вор — Менон, что ему пришлось покрыть все хищения Менона, о чём тот, наверное, не знает и намерен приписать свои хищения ему, Фидию.
— Я так и думала, — сказала Аспасия. — Нужно насильно выкрасть Фидия из тюрьмы. Или немедленно начать войну со Спартой, запретив на время войны всякие собрания и судебные разбирательства. И не возобновлять их никогда.
— Мне жаль, — ответил Перикл. — Но я не могу этого сделать.
— И мне жаль, — сказала Аспасия, вставая из-за стола. Спросила, постояв в молчании: — Фидий вспоминал обо мне?
— Да, вспоминал. Он очень хвалил твоё горячее вино, которое сразу же помогло ему от мучившего его кашля. Выпил кружку и перестал кашлять. Говорил, что такого вкусного вина никогда не пробовал. Чего ты туда подмешала? Эвангел не позволил нам попробовать, всё отдал Фидию.
— Разных трав, — ответила Аспасия. — Рецепт моей покойной матери.
— Ещё он сказал, что если я — сила и власть Афин, то ты — чистая и совершенная душа. Да, именно так и сказал: чистая и совершенная душа.
— Спасибо. Что же ты намерен теперь делать? Войну ты объявить не хочешь, надеешься, что Спарта либо вовсе не нападёт, либо нам удастся измотать её силы и финансы... Что с Фидием делать?
— Не знаю, — ответил Перикл. — Ещё есть время поразмыслить над этим.
Утром Лисикл принёс весть, что Фидий в тюрьме скончался без видимых причин — умер во сне.
Война началась через девять месяцев, весной.
Дельфийская Пифия напророчила победу Лакедемону.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Спартанский царь Архидам был лишь немногим моложе Перикла. Перикл несколько раз встречался с ним, когда Афины и Лакедемон жили в мире, и даже заключил с ним договор гостеприимства, по которому они не раз оказывали друг другу личные услуги и выступали в качестве проксенов, когда Перикл в Афинах защищал интересы лакедемонян, а Архидам — интересы афинян в Лакедемоне. И вот теперь они — враги. Архидам собирает войско на Истме, Перикл распорядился поднять на стены гоплитов и лучников и покинуть все имения в окрестностях Афин — скот перегнать на пастбища Эвбеи, а всем гражданам и рабам укрыться за афинскими крепостными стенами. Своё имение в Ахарне Перикл передал в собственность государства, опасаясь, что Архидам, как его гостеприимец, не станет разорять имение, тогда как все другие разграбит и тем повредит ему в глазах афинян, даст им повод для подозрений против него.