Период распада
Шрифт:
Полковник Николай Бажаев долго смотрел в глаза своему другу — но говорить ничего не стал. Нечего было сказать. Просто махнул рукой и заказал еще по бокалу пива.
Вечером перед вылетом установили в десантном отсеке вертолета дополнительные баки, чтобы совершить перелет до Канта без посадки, а в турели поставили по пулемету КОРД, для самозащиты вертолета. Прицепили «афганские» кассеты с тепловыми ловушками — на случай, если у восставших окажутся ПЗРК и люди, умеющие с ними обращаться.
Под вечер привезли сотрудников того самого управления, название которого полковник Симонов начертил пальцем на скатерти дешевой забегаловки.
109
Автобусный завод был такой. Автобусы производил для села. Сейчас для города делает — не стало села.
110
Снайперская винтовка Лобаева калибр.408.
Альфовцы показали себя мужиками тертыми, знающими что к чему. Молча выслушали инструктаж, проверили, все ли снаряжение погружено и принайтовлено, чтобы в полете не случилось ничего — после чего, рассевшись по местам, заснули. Хороший солдат засыпает при первой возможности — потому что никогда не знаешь, когда такая возможность представится вновь. А вот полковник Симонов протиснулся в кабину.
— Э… как вы жить-то хорошо стали. Теперь вы всепогодные…
— Было бы тогда… — оборвал шутку Бажаев.
Помолчали. Действительно, чей-то подвиг — это и чье-то преступление. Даже во время второй чеченской в группировке почти не было всепогодных и всесуточных вертолетов, хотя американцы на таких десять лет уже летали. Вот отсюда и трагедия шестой роты, просто немыслимая для американской армии — не подняли вертолеты по погодным условиям, не смогли прийти на помощь. Не прикрыли и огнем артиллерии — ни навести, ни дальности нет, хотя натовские шестидюймовки на шестьдесят километров бьют. Да и вообще — сейчас, в Афганистане, например, просто немыслимо, чтобы банда в полторы тысячи штыков собралась в одном месте, незамеченной, дошла до какого-то подразделения американской армии и атаковала его. А у нас — пожалуйста, ни одного беспилотника. Вот и пришлось русским мужикам стоять насмерть на той высоте, героической и проклятой одновременно.
— Да, было бы тогда… Можно, тут посижу.
— Сиди, чего теперь. Бортача у нас нет теперь, место в кабине освободилось. Вон там садись… — Бажаев читал скороговоркой «молитву», контрольную карту предполетной проверки.
Контрольные индикаторы светились зеленым, в кабине горел тусклый зеленый свет, подсвечивая для приборов ночного видения, которые были на каждом члене экипажа. Вот взвыли одна за другой турбины, до того раскручивающиеся вхолостую, дрогнул, пошел по кругу громадный семилопастной винт, превращаясь в остервенело режущий воздух диск. Шум в кабине становился совсем невыносимым, Симонов достал из кармана два заветных девятимиллиметровых патрона, вставил в уши — и в этот момент массивная туша «коровы» дрогнула, отрываясь от земли, пошла все выше и выше. Где-то там, на горизонте, ночным заревом пылала Москва…
База Кант встретила их горами, погашенными огнями, пылью, какой-то суетливой нервозностью. Дело было в том, что точное время начала спасательной операции было неизвестно, видимо, Каримов еще на что-то надеялся, не давал отмашки, а русских приберегал просто как спасательный круг. На Кант базировалась эскадрилья штурмовиков Су-25, модернизированных до стандарта Су-25М и способных совершать полеты в ночных условиях, и смешанная вертолетная эскадрилья из Ми-24П и новейших Ми-28Н «Ночной охотник», которые работали в связках «один плюс два»: двадцать восьмой со своим совершенным радиоэлектронным оборудованием наводил на цель, а потом все вместе атаковали. Ночью на базе соблюдались строжайшие правила затемнения — но они сели, прошли горами, едва не царапая брюхом их острые пики, и сели на неосвещенную бетонку, повинуясь командам человека с двумя инфракрасными фонариками в руках. Такие фонарики додумались всем выдать только после пятидневной войны с Грузией, до этого их не было.
Вертолет сразу принялись дозаправлять, потому что команда на вылет могла поступить в любой момент. Казалось, что база спит — ночных полетов не было — но это было обманчивое впечатление. На самом деле ВВС на базе Кант были давно приведены в состояние скрытой боевой готовности, самолеты и вертолеты получили боекомплект и находились в тридцатиминутной готовности к взлету. Нужен был только приказ — и разящие огненные стрелы обрушились бы на исламских экстремистов — мятежников с неба.
Но приказ почему-то не поступал.
Командовал базой полковник, поджарый, усатый, чем-то похожий на местных, ночевал он прямо в кабинете на армейской раскладушке. Когда Бажаев с Симоновым нашли его и Симонов предъявил ему пакет с секретным предписанием, тот прочел его, подсвечивая себе фонариком, пожал плечами.
— Дело ваше, что надо будет — скажите. Сколько с вами народа?
— Человек сорок.
— Тогда разместить здесь не смогу. Кровати дам, накормить накормлю — а разместить не смогу, уж извиняйте. Свободных мест нигде нет.
— Разместимся на улице, если палатки будут. Не баре.
Полковник зевнул, поднялся с раскладушки, прошел к телефонному аппарату, набрал короткий номер. Долго ждал ответа.
— Михалыч… Че, дрыхнешь? Пьяный, что ли? Сейчас к тебе люди подойдут, дай им две палатки, раскладушки, ну и… че осталось там. Давай, давай, не ной. После додрыхнешь.
Положив трубку, полковник смачно так зевнул.
— На первый этаж и налево до конца. Спросите Михалыча, он вам выдаст.
— Спасибо…
— Нехае за шо… — полковник уже укладывался досыпать.
Утро встретило спецназовцев ослепительно чистым, синим, совсем летним небом, дующим с гор прохладным ветерком. Базу обступали со всех сторон высокие, серые, как войлочные колпаки, горы с белыми вершинами. Пробежавшись вокруг штабных зданий несколько раз, позавтракали сухпаем, которого привезли с собой достаточно, после чего принялись обустраивать нехитрый походный быт. Это ведь американскому солдату туалетная бумага в цветочек нужна — а русскому… он и в чистом поле проживет.