Perpetuum mobile (Гроза над Миром – 2)
Шрифт:
Из дальних пределов тебя ожидая,
Я дни, и часы, и минуты считаю.
Когда ты вернешься, шаги на пороге,
Заслышу и выйду – твоя недотрога.
Скажу, что лгала я, когда говорила,
Что нету любви – что же я натворила?
Но все позади, пред тобой на коленях
Я плачу, прошу и молю о прощении
И слышу слова, полны неги и страсти
Твои. Хотя мной не заслужено счастье,
Но я принимаю судьбы драгоценный
Подарок – тебя, о, мой мальчик бесценный!
Отдать себя всю я тебе бы хотела!..
Но ты… не вернулся из дальних пределов.
Ее манера чтения вначале казалась монотонной, но именно эта размеренность производила эффект почти гипнотический, скрывая банальность тем и несовершенство рифм. Седа выглядела бледной и не совсем здоровой, но голос ее был чист и тверд. Косая челочка, две короткие косы… то же лицейское глупое платье. Только туфли на высоких каблуках лицейским девочкам носить не разрешалось.
Седа выдержала паузу, пережидая восторги слушателей, окинула зал быстрым взглядом, и я испугался, что она заметит меня. Вскинула голову и начала читать свое новое стихотворение.
Передо мной сидел мосластый тип в костюме-тройке песочного цвета, довольно высокий и я использовал его спину, как укрытие. А тот весь обратился в слух – Седины вирши его порядком проняли. Один раз он слегка повернул голову, вроде задумавшись, я увидел костистое, загорелое лицо, почему-то показавшееся мне знакомым. Не старый: лет слегка за тридцать. Но уже инвалид – я заметил набалдашник трости, которую он держал между колен.
В конце публика аплодировала стоя. Я тоже, но держался за спиной долговязого. Потом овации стихли и все дружно двинулись к выходу. Я обогнал ковыляющего «ангела хранителя», правая нога у него совсем не гнулась, и сбежал по широким ступенькам в ночную свежесть. Когда я проходил мимо парочки полицейских, один из них поманил меня пальцем.
– Ась? – я замедлил шаг, демонстрируя законопослушность и чувствуя, как заныли от напряжения мышцы спины. Я не силач, но оглоушу обоих. И что? Помчусь по ярко освещенной улице, сшибая прохожих?
– Мотню застегни, парень, – оба ухмыльнулись.
Вот почему смеялись девчонки в лифте.
Я задернул молнию на своих многострадальных джинсах и пошел себе дальше, как ни в чем не бывало. Заслышав гул подходящего к остановке скоростного трамвая, припустил бегом. Вскочил в последний момент, уселся на место убогих и пассажиров с детьми – самоуверенный молодой человек. На деле же едва сдерживался, чтобы не затрястись, как перепуганный заяц. У каждого человека есть предел нервной устойчивости, и свой я едва не перешагнул.
Но круг по столичному городу, когда темнеет и загораются огни – меня успокоил. Вагнок красив, грандиозен, многоэтажен. Местами рельсовый путь подходит близко к домам, а я люблю заглядывать в окна.
Но интересовало меня лишь одно из них. Светилось на третьем этаже лимонным светом – и здесь олухи из Безопасности терпеливо ждали связника от Крея. А секрет, поделюсь, прост. В письме Крея сказано: «Желтая лампа дает добро». Для пущей важности подчеркнуто. Так вот, это не черта, а длиннющий такой минус, означающий обратный смысл. Простенько, эффективно. Теперь я знал, что нигде больше в Вагноке не осталось мне убежища.
Через два часа вышел там же, где сел и легким, прогулочным шагом вернулся высотке, где якобы жила Наташа. Взлетел на лифте на нужный этаж (с памятью у меня все в порядке), на лестничной площадке по-прежнему никого. Не защелкнутая на замок дверь легко отворилась – значит, Наташа еще не вернулась. Прошествовал в гостиную. Замер столбом, раскрыв рот и вытаращив глаза.
В кресле, развернув его к входной двери, непринужденно развалился тот самый хромоногий товарищ. В том же костюмчике и галстуке-бабочке. Нацелил на меня свою трость, и укоризненно сказал:
– Где вы так долго шлялись, молодой человек?
На секунду у меня закружилась голова. Конечно. Ната – сука, а я дурак. Скорее всего, я под колпаком с момента знакомства с нею – случайного ли? В самом ли деле она молодая содержанка с вывихнутыми от длительного безделья мозгами?
– Как. Вы. Сюда. Попали. Merdeg ple to mamlakto, – сказал я.
– Считаете себя вежливым только оттого, что оскорбляете меня на тонго. Дверь была открыта, и я вошел. После того, как позвонил несколько раз.
– Где Наташа?
Он удивленно поднял брови, сообразил:
– Ах, это вы ее так называете. Где? Это я вас должен спросить. Прихожу, никто не отзывается, дверь не заперта. Куда ж вы дели труп? – губы его раздвинулись в ухмылке. Ощущение, что я встречался с ним раньше – усилилось.
Только к Безопасности этот хмырь вряд ли имел отношение – слишком колоритен. Может, очередной Наташкин хахаль? Испуг мой улетучился, и я двинулся вперед.
– Вас сюда не приглашали. Позвольте помочь вам выйти вон.
Его трость опять взлетела на уровень моей груди.
– Не позволяю. И, учтите, шуток не понимаю.
«Ах ты, богатырь колченогий».
– У вас дело ко мне или?!..
Наглый незнакомец, опустив трость, встал, оберегая больную ногу.
– Идемте. Кстати, меня зовут Ян. Ваше имя я знаю.
– Э-э… но…
– Наташав курсе. Идемте же.
Это называется: паралич воли. Я поплелся за Яном, как хвост собачий. Опять лифт, холл со старушкой (теперь она вязала что-то цветастое), фонарь перед подъездом бросал на асфальт обширный круг света. И на его границе, где нас караулила ночь, стояло здоровенное авто, сильно похожее на тюремный фургон. Задняя дверца призывно распахнута. И я пошел.