Персидский джид
Шрифт:
– Господи Иисусе! – воскликнул Стенька. – Неужто тогда и храмы под землей ставили?!
Почему-то первое, что ему на ум пришло, был иконостас с высокими образами нижнего, местного ряда.
– Храм, говоришь?… – Мирон осветил факелом пол, и Стенька увидел предметы совсем не божественные – небольшие и кривоватые каменные ядра.
– Так это что же?…
– Это? – Мирон задумался. – Это для подошвенного боя, поди…
– Какого боя?
– Нижнего! Раньше пушки не только на стенах ставили. Самый
Бойниц насчитали двенадцать.
– Так там, выходит, Москва-река? – догадался Стенька.
– А, может, и Красная площадь. Бойницы-то совсем древние, а сказывали, раньше там от Беклемишевской башни к Спасской широкий ров шел, на случай осады, не то что теперь…
– Стало быть, по левую руку у нас Беклемишевская, по правую – Спасская? – обрадовавшись, что подземным странствиям приходит конец, воскликнул Стенька. На башнях постоянно находились сторожевые стрельцы. Ежели заорать не своим голосом – услышат, помогут!
Он выбрал Спасскую, устремился вправо и едва не завизжал от радости, обнаружив в стене нишу, а там – высокие ступени ведущей вверх лестницы. Лестница была узка неимоверно, однако это Стеньку как раз и не удивило – во-первых, в ином дому встречаются и поуже, особенно ведущие из горниц в светлицы, а потом – это свидетельствовало, что она внутристенная. И, значит, выведет к нижнему ярусу башни!
Но между ярыжками и свободой оказалась дверь из толстых досок.
– Ну, тут мы с тобой и отдадим Богу душу, – мрачно изрек Мирон.
Он остался внизу, светил, сунув руку с факелом в нишу, и обещал Стеньке за его мысль спрятаться в погребе всякие напасти – и огромных, больше кошки, крыс, и падение на голову потревоженных камней, и смерть без покаяния…
Стенька в отчаянии навалился всем телом на дверь. Ему показалось, что дверь чуть подалась, самую малую чуточку…
Тогда он достал засапожник и стал тыкать в щель примерно в том месте, где мог бы быть замок. Засапожник препятствия не встречал, Стенька на всякий случай проверил щель сверху донизу, и лишь на уровне колен острие стало упираться в какую-то дрянь. О чем он и доложил Мирону.
– Коли десять лет в подвале полов не подметать, они на вершок точно вырастут! А там, поди, с аршин грязи накопилось, – обнадежил Мирон. – Да еще утоптанной!
Стенька еще поскреб засапожником, пытаясь расширить щель, и вдруг замер.
Не ухом, нет, а чем-то иным, внутри головы, он уловил шум. Что-то происходило за дверью, и кроме того…
– Эй, Мирон! Убирайся с факелом прочь!..
– Ты с ума съехал, что ли?
– Беги в тот ход, откуда мы вышли, забейся поглубже!.. И тихо!..
Мирон исчез, оставив его в потемках.
Теперь Стенька не только услышал, но и увидел то, что
– Нет, там нам делать нечего, с той стороны – Красная площадь, – сказал совсем близко молодой мужской голос.
– А коли тут еще нижний ярус есть? – спросил женский, тоже молодой. – А из него можно выйти к большому ходу?
– Коли нижний ярус, так это ход между Набатной и Константино-Еленинской. Если он только вообще когда-то был…
– Должен быть! – уверенно заявил женский голос. – Ну-ка, толкнись…
С той стороны кто-то принялся возиться с дверью.
– Крепко ж ее заколодило!.. Глянь – палки толстой тут нет?
– Древко от бердыша сгодится? – деловито спросила неведомая женка.
– Коли толстое – сгодится.
Дверь затрепетала – с той стороны несколько раз ударили древком куда-то вниз.
– Пусти-ка, – потребовала женка. – Крепко взялся?
– А ты?
– И я. Ну, с Богом!.. И-их! И-их!
Внутренне ликуя, Стенька спустился чуть пониже.
Щель стала снизу вверх шириться. Тут лишь он понял свою ошибку – не слой грязи мешал ему, а еще одна ступенька, и, кроме того, дверь отворялась на лестницу. А что заколодило – иначе и быть не могло, ее, поди, лет сто не шевелили!
Тем двоим, что орудовали древком от бердыша, удалось преодолеть те мертвые точки, в которых отсыревшая дверь едва ли не срослась с камнем. Это произошло внезапно, Стенька, чтобы не схлопотать древком, шагнул еще вниз и промахнулся – нога пошла мимо ступеньки и, хватаясь за воздух, он выронил засапожник. Сперва раздался звон ножа о камень, а потом – и шум от замедленного узкими стенами падения.
– Филатка, прочь! – закричала женка. – Получай, блядин сын!
– Берегись! – отвечал незримый Филатка.
И тут же грянул выстрел.
Стреляли наугад – пуля не коснулась Стеньки, а ушла куда-то вниз, к каменным ядрам. А то, что он шлепнулся на задницу и вывалился из ниши, случилось бы и само, без всякой стрельбы. От боли ярыжка взвыл – и тут же услышал топот убегающих ног.
Он выждал несколько. Те двое, наверху, не возвращались. Тогда он тихонько принялся звать:
– Мироша! А, Мироша?… Ты где?…
Мирон не отзывался. Стенька, испытывая страшную боль в самом хвостике, перевалился на бок и кое-как встал. Придерживаясь за стену, он побрел в темноте к ходу, продолжая призывать Мирона.
Оказалось, тот с факелом совсем глубоко забился, а при выстреле растерялся.
– Да ладно тебе, – сказал Стенька, растирая рукой сквозь подрясник пострадавшую задницу. – Пошли. Они там дверь-то почти отворили. С Божьей помощью вылезем…
– Куда вылезем-то? – жалобно спросил Мирон, глядя на Стеньку уже с некоторым уважением.