Персики для месье кюре
Шрифт:
И я вдруг поняла, что не видела Рейно с воскресного вечера, хотя на прошлой неделе он заходил к нам каждый день — приносил утром свежий хлеб. Правда, в последние три дня его не было, и я решила, что дождь заставил его отказаться от привычных утренних прогулок. Только сейчас я вспомнила видение, что явилось мне, когда я готовила шоколадные трюфели: Рейно, бредущий куда-то в полном одиночестве…
— А что, наш кюре нездоров? — спросила я Пилу.
— Вообще-то мне об этом говорить нельзя… — замялся он.
— И мне тоже нельзя говорить?
Пилу пожал плечами и нехотя сообщил:
— Ну, он, по-моему, с кем-то подрался.
Ну вот, теперь все стало ясно.
— Ладно, я поняла. Пожалуй, я и ему отнесу несколько трюфелей.
Большую часть дня мы с Розетт старательно выполняли данные мною обещания. Отнесли целую коробку трюфелей Нарсису, щедро снабжавшему нас фруктами и овощами. Вторую коробку мы подарили Люку; он не только позволил нам пожить в домике Арманды, но и прислал письмо, без которого мы могли бы вообще сюда не приехать. Третью коробку мы вручили Гийому, строго наказав ни в коем случае не кормить шоколадом собаку. И с каждым визитом я все сильней чувствовала, как щупальца хищной «росянки» все плотнее обвивают, опутывают нас обеих сладкими нитями, делая наш отъезд из Ланскне все более затруднительным.
Розетт жестами пояснила: «Мне здесь нравится».
Конечно, ей здесь нравится. Здесь так спокойно, уютно. Совсем не так, как в Париже с его мрачными пригородами и безликой толпой.
«А можем мы тут остаться? А Ру может к нам сюда приехать?»
Ох, Розетт! Что же мне делать?
Мы добрались до кафе «Маро», как раз когда церковный колокол прозвонил четыре часа. Жозефина стояла за стойкой бара и, поздоровавшись с нами, тут же предложила выпить горячего шоколада. Похоже, она нам страшно обрадовалась, но цвета ее ауры сказали мне, что ей все же отчего-то не по себе. Я вручила ей коробку изготовленных мною трюфелей — очень темный шоколад в оболочке из белого; такие трюфели я называю «Les Hypocrites». [53]
53
Лицемеры (фр.).
Она тут же попробовала один и воскликнула:
— Восхитительно! Ты не утратила ни капли мастерства. Подумай, что ты могла бы сделать, если б только… — Она так резко оборвала начатую фразу, что я услышала, как она невольно лязгнула зубами.
Если б только что? Если бы я переехала сюда навсегда? Не это ли она пытается мне сказать? И почему мысль об этом вызывает у нее такую панику?
Я улыбнулась.
— Ну, практики у меня было хоть отбавляй. И потом, я подумала, что ты с удовольствием съешь именно такой трюфель.
В кафе народу было совсем немного, заняты были лишь несколько столиков. В глубине зала, чуть дальше барной стойки, я заметила Мари-Анж: она то и дело выглядывала из-за занавески из бусин, отгораживавшей вход в задние помещения, и пыталась обратить на себя внимание хозяйки. Я поднесла к губам чашку с шоколадом. Вкусно. Конечно, этот шоколад был не настолько хорош, как мой, но все же…
Мари-Анж принялась яростно жестикулировать, и Жозефина, глянув наконец в ее сторону, сказала:
— Извини, Вианн. Мне надо идти. У меня срочные дела.
— Что-нибудь случилось?
Она покачала головой и улыбнулась. Но было заметно, что улыбка эта поверхностная, призванная лишь скрыть смятение, таящееся в глубине.
— Нет, нет, ничего страшного. Прошу тебя, сиди спокойно и пей шоколад. Знаешь… в кафе всегда столько всяких дел…
Я снова оглядела предельно тихое кафе. Два молодых человека пили легкий коктейль «Дьяболо» с мятным сиропом; Пуату перекусывал, собираясь перед обедом вновь открыть булочную; Жолин Дру и Бенедикта Ашрон, заказав черный кофе, пристально следили за тем, что происходит на улице. Ни та, ни другая не сказали мне ни слова, но я видела, как они исподтишка наблюдают за Розетт, которая, устроившись под столом и тихонько ухая, играла с Бамом. На какое-то мгновение мне показалось, что все дело в Розетт, что именно в ней причина той неловкости, которую испытывает Жозефина; многим людям бывает не по себе, когда они сталкиваются с чем-то необычным. Вот и у Жолин с Бенедиктой моя девочка явно вызывала непонятную тревогу и раздражение…
А может, это из-за того, кто отец Розетт?
Я протянула дамам коробку с трюфелями и предложила:
— Не хотите ли попробовать? Эти трюфели я называю «Hypocrites». Не сомневаюсь, это ваши любимые.
Жолин тут же засуетилась:
— Но я… не ем шоколад!
Бенедикта смотрела на меня свысока. Поблекшая блондинка с сахарной улыбкой и чрезмерным количеством украшений, она всегда считала себя естественной наследницей Каро Клермон.
— Вряд ли вы найдете здесь много женщин, которые станут есть шоколад, — сказала она. — Мы должны следить за фигурой, не так ли?
— Да, действительно, — с улыбкой сказала я.
Аура Бенедикты пылала желтовато-зелеными оттенками желчи. Розетт под столом запела тоненьким голоском, невероятно похожим на птичий. Бенедикта сладким, как сахарный сироп, тоном заметила:
— Какая милая у вас девочка! Как жаль, что она совсем не говорит!
— О нет, иногда она говорит, и очень много! — возразила я. — Дело в том, что обычно она ждет, когда ей будет что сказать. Жаль, что далеко не все так поступают.
— Извините, мадам… — сказал кто-то у меня за спиной.
Я обернулась и узнала Шарля Леви, который живет на той же улице, что и Франсис Рейно. В былые времена он не был завсегдатаем моей chocolaterie, но мы тем не менее хорошо знали друг друга. Шарль — очень приятный старик, всегда аккуратно одетый и весьма щепетильный. Рядом с ним стояла Генриетта Муассон, пожилая дама, которую я тоже прекрасно знала со времен существования моей шоколадной лавки. В руке Генриетта держала розовый кошачий ошейник, украшенный металлической подвеской в форме сердечка; вид у старушки был встревоженный и растерянный.
— Я подумал, что, возможно, вы сумеете нам помочь… — смущенно продолжал Шарль Леви. — Дело в том, что мы ищем месье кюре…
— Но ведь сегодня среда, — сказала ему Жолин. — Вы же знаете, что по средам он у нас не работает.
Шарль Леви недовольно на нее глянул и пояснил:
— Нет, нам нужен не отец Анри. Я ищу кюре Рейно.
Жолин приподняла выщипанную в ниточку бровь.
— Рейно? А он-то вам зачем понадобился? Всем известно, что он совсем спятил.
— Вот как? В прошлое воскресенье, когда мы с ним виделись, он мне показался абсолютно разумным и здравомыслящим, — сказала я.