Персона нон грата
Шрифт:
— Твой дружок Агин. И название-то какое: «Дутые сенсации и разбойники от науки». Камня на камне не оставляет. А реверсия пола у твоего шимпанзе — знаешь, что такое? Трюковая съемка, не больше.
— Трюковая съемка?! — задохнулся Черешников. — Негодяй… подонок… Дай сюда, я прочту! — Он схватил статью и принялся скакать глазами по красиво разверстанным столбикам. — Что за грабитель… Какую базу подводит, ты чувствуешь? Классиков цитирует… — Вениамин Алексеевич отшвырнул газету. — Я ему нанесу оскорбление действием. Зайду в кабинет и ударю.
— Правильно. Он тебя и посадит, — кивнула Анастасия Лукьяновна. — Тоже мне, нашел метод!
— А это — метод? — Ученый показал бородой на газету. — Он фактически назвал меня этим самым разбойником. Да еще в таком органе! Теперь со мной никто разговаривать не захочет!
Мама провела старческой рукой по его вихрам:
— А куда они денутся? Придет время… Скольких на моей памяти лжеучеными объявляли… Милый ты мой!.. Где они теперь, критиканы рьяные? Сами читают лекции о том, что еще вчера сокрушали… — Она поцеловала сына в висок.
Позвонили в дверь. Черешников завздыхал:
— Я в трусах. Открой, будь любезна.
Мама заковыляла в прихожую. На пороге стоял Густопсиди.
— Где он? — спросил убийца, протискивая могучее тело в дверной проем.
— У себя, а что? — не поняла женщина. — Кто вы вообще такой?
— Я тренер, — сказал пришелец, тяжело отдуваясь. — Тренер по женскому дзюдо!
Вениамин Алексеевич вышел из комнаты. Он был бледен.
— Мама, оставь нас, — проговорил биохимик. — Я хочу поставить все точки над «i».
Густопсиди снял шляпу. У него была антрацитная шевелюра, такие же бакенбарды, брови и волоски, торчащие из ноздрей.
— Можно водички? — Он посмотрел на маму просительно. — А то прямо с поезда. Мы под Москвой, на базе живем. К встречам готовимся…
Выпив стакан воды, тренер повеселел.
— А теперь вопрос, — вытер он рукой темные губы. — Кто же прав — Ик. Савельев или член-корреспондент Агин? Метод у тебя существует?
Нервный ученый затрепетал нижним веком:
— Вам-то какая польза?
— Самая-самая, — придвинул лицо к лицу Густопсиди. — Только — тс-с… Абсолютно секретно… гениальная постановка вопроса… Мужскую команду трансформируем в женскую. Сила, сноровка у них остаются прежними. А бороться им предстоит с обыкновенными девушками… Гарантирован успех! Сборная страны… Мировые чемпионаты… Слава, медали… Теперь усек?
— Теперь усек. — Вениамин Алексеевич скривил губы. — Только я ничем не смогу вам помочь. Мои гормоны одностороннего действия: делают из женщин мужчин. Но никак не наоборот.
Густопсиди испуганно задвигал щеками:
— Фу-ты, ну-ты, а мы ведь думали…
— И потом я не для того получал одоранты, чтобы на них… грели руки… всякие такие, как вы!
Тренер сказал вставая:
— Только не надо вот это — ля-ля! На себя погляди. Аферист.
Всех надул, а еще куражится. — Он повел плечами, надел шляпу и покинул квартиру, хлопнув дверью.
Вениамин Алексеевич какое-то время сидел в философских раздумьях. Потом дернул головой, отгоняя неприятные мысли, и пошел звонить Хельге. Но его любовь к аппарату не подходила. Тогда Черешников сделал зарядку, принял холодный душ, выпил кофе, покормил обезьяну и канареек, выбрил щетину, надел костюм, поцеловал маму в щеку и отправился в институт. Но не успел он дойти до институтских дверей, как позади себя услышал твердый голос полковника Зинченко:
— Здравствуйте, девяносто четвертый.
Андрей Павлович сидел в белой «Волге» и манил ученого пальцем.
— Здравствуйте, второй, — громко зашептал доцент, подходя вплотную. — У меня для вас отличная новость. «Эр-икс» оказался совсем не тем, за кого мы его принимали.
— «Эр-икс» — это кто? — вскинул брови полковник.
— Ну, объект… Вернее, субъект. У которого есть металл.
— Слушайте, говорите впрямую, — обиделся на него Зинченко. — Ни черта с вами не поймешь: «металл», «эр-икс»… Что за ахинея?
— Я имею в виду Густопсиди.
— A-а. Его мы раскусили давно… Садитесь в автомобиль, время дорого.
— Да, но у меня лекция, — сказал Вениамин Алексеевич.
— Лекцию свою вы прочтете позже. Я согласовал. Едем, быстро. Пока я еще могу вести этот керогаз…
Устроившись на переднем сиденье, ученый спросил:
— Вы неважно себя чувствуете, Андрей Палыч?
«Волга» рванула с места.
— Да, ранение в плечо и бедро, — кивнул Зинченко. — Потерял много лимфы. И потом я не ел, наверное, суток девять.
— Хотите банан? У меня с собой.
— Мне бы щей горячих, — проглотил слюну Андрей Павлович. — Кашй гречневой… В отпуск поеду к маме, в Липецкую область, тогда уж отъемся… — Он махнул постовому по-свойски и погнал машину на красный свет. — Лучше скажите, как вам статья небезызвестного Агина?
— Свинство, — ответил Черешников. — Подлая душа.
— Мы ее поддержали. Надо было нейтрализовать Ик. Савельева. Политика, знаете… Сложные игры…
«Волга» остановилась.
— Куда мы приехали? — выглянул в окно Вениамин Алексеевич. — Какой-то пустырь…
— Кругом наши, — заверил его полковник; он повернул кольцо, надетое на мизинец: — Говорит второй. Я с девяносто четвертым. Пароль: «Белая азалия расцветает в полдень». Прошу пропустить.
Возле носа машины разверзлась земля, и они заехали в довольно светлый тоннель.
— Здесь вы и будете работать, — сказал Зинченко. — На втором этаже. Но не вверх, а вниз… Можно выходить.
Толстые двери перед ними разъехались. Вдаль убегал длинный коридор, выстланный паласом. Они долго ступали по нему, вместе с коридором сворачивая то влево, то вправо. Наконец Андрей Павлович притормозил у дубовой двери, на которой висела табличка: «ЛОЧ-15-11».