Персона нон грата
Шрифт:
Стас. Люба, ты мещанка. Молчи. (Роняет голову).
Игоряша. Тихо, он, кажется, уснул… (Качает его). «Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю… Тихо смотрит месяц ясный в колы… бель… твою…» (Тоже роняет голову).
Оба похрапывают на два голоса.
Люба садится, закрывает лицо руками. Пауза. Стук в дверь.
Детский голос. Мама, мама! Открой! Это я, слышишь? Есть хочу!..
Люба(вытирает слезы). Слышу… иду…
Стас(приподняв голову). Куда она пошла?
Игоряша(сквозь сон). К нашему ребенку…
Стас. Не пускай… Задержи… Чему она может его научить?!
Конец.
ПЕРСОНА НОН ГРАТА
детектив типовой, малогабаритный
АГЕНТУ НОЛЬ СЕМЬ ОДИННАДЦАТЬ БИС
ПРИКАЗЫВАЮ ПРИСТУПИТЬ ОПЕРАЦИИ «ДЕЗОДОРАНТ»
ЧАСТОТА СВЯЗИ СОГЛАСНО ПРЕДПИСАНИЯМ
СЛУЧАЕ ПРОВАЛА САМОЛИКВИДИРОВАТЬСЯ СЪЕВ КОМПЛЕКСНЫЙ ОБЕД СТОЛОВОЙ НОМЕР ЧЕТЫРЕ ЖЕЛАЮ УСПЕХА
ЦЕНТР
— Мама, я влюбился! Мама! — Черешников сдернул с головы берет, схватив двумя пальцами за оттопыренный хвостик, отчего седые волосы на его голове встали дыбом, и затанцевал по комнате, делая антраша, фуэте и арабески.
Анастасия Лукьяновна смотрела на него хмуро, вытирала полотенцем чайную чашку и жевала голубоватую нижнюю губу.
— А в кого? — наконец произнесла она, перестав жевать. — Кто эта неудачница? Студентка твоего института?
— Мама, она богиня! — задрал бороду к люстре Вениамин Алексеевич. — Сказочный профиль, хрупкие пальчики, глаза словно у испуганной кошки. Мы познакомились во дворе.
— Каким образом?
— Я помог ей нести ведро. С пищевыми отходами. Дело в том, что в соседнем доме кто-то пытался спустить по мусоропроводу старый диван. Две недели не могут вытащить. Катастрофа!
— М-да… — только и сказала Анастасия Лукьяновна. — Действительно катастрофа…
Старая мама еще не могла забыть прежнюю матримониальную эпопею своего отпрыска. Четверть века назад восемнадцати летний Вениамин страстно влюбился в такую же молодую и такую же пылкую укротительницу диких животных. Правда, зверь у нее был один — дряхлый, побитый молью медведь, который танцевал «Барыню», повелеваемый не одним поколением дрессировщиков. Артисты уходили на пенсию, а бедный Топтыгин продолжал веселить публику. С ним и ездила по стране супруга Черешникова — красивая, вздорная, с южной бурлящей кровью внутри. Несмотря на младые лета, она имела уже за спиной опыт несчастной семейной жизни и годовалую девочку на руках. Когда влюбленные расписались, Вениамин Алексеевич поселил жену в своей малогабаритной квартире. Жить вчетвером (вместе с Анастасией Лукьяновной) было бы неудобно, если бы не всегдашние, гастроли неутомимой артистки. Дома она случалась набегами. Тискала подраставшую дочь, раздавала гостинцы, сетовала на цеховые интриги. Вскоре жена ушла к известному цирковому атлету, коронным трюком которого было раскраивание лбом стандартной железобетонной панели крупноблочного дома. Все разбитые им конструкции могли бы образовать солидных размеров микрорайон. Дочку ее по-прежнему воспитывал отчим. К этому времени Вениамин Алексеевич уже разработал свою теорию одорантов, и женский вопрос для него как бы перешел в разряд малоинтересных. Ученый целиком посвятил себя опытам: с рыбами, птицами, обезьянами. Девочка ему помогала. Выйдя замуж, она уехала разводить в Уссурийской тайге соболей, росомах и других представителей куньих.
— Томный голос, — продолжал восхищаться Вениамин Алексеевич новой своей знакомой, — с этакой нежной табачной хрипотцой… Современная стрижка — называется «баранья башка»… Джинсы «Lee»… Мама, она интеллигентна! В ней бездна вкуса, хорошего тона, иронии, мудрости! Зовут Хельга. Она из Прибалтики.
— Столько информации за одно ведро! — заметила Анастасия Лукьяновна. — Обручальное кольцо носит?
— На левой руке.
Черешников отправился в соседнюю комнату, где у него была устроена лаборатория на дому. Встреченный радостным щебетом канареек, он принялся кормить бананом шимпанзе в клетке. Обезьяну звали Женюра. Она скакала, как заводная, щелкала языком, складывала губы воронкой. Вениамин Алексеевич гладил ее по плюшевой голове, медленно доставал из портфеля бананы, просовывал за решетку, а сам видел перед собой лицо Хельги — ее зеленые, болотного цвета глаза, рыжие волосы, взбитые современной завивкой, красные десны, которые обнажались, когда она хохотала. «Славная, — думал биохимик. — Добрая. И совсем не юная: лет, наверное, тридцать пять. Как утверждает народная мудрость, лучше есть пожилую курицу в одиночестве, нежели молодую — в большой компании…»
Он скормил Женюре последний банан, посвистел вместе с канарейками, задал им пшена и вернулся в прихожую — снимать плащ. В дверь позвонили. Вениамин Алексеевич отпер замок. На пороге стоял довольно плотный мужчина — в импортной куртке-пальто, руки засунуты в карманы, на голове — тирольская шляпа. У него было симпатичное розовое лицо, какое обычно изображают у Дедов Морозов на поздравительных открытках.
— Чем обязан? — спросил хозяин квартиры, несколько отстраненно разглядывая пришедшего.
— Здрасьте, Вениамин Алексеич! — Визитер улыбнулся и пока зал широкие, лопатообразные зубы, которые плохо прилегали друг к другу. — Рад познакомиться. Андрей Палыч Зинченко. — Он протянул крупную ладонь. — Я войду с вашего позволения?
— Проходите, пожалуйста…
Когда дверь захлопнулась, мужчина достал из бокового кармана красную книжечку с золотым гербом в центре. Его глаза стали строгими.
— Две комнаты, одна — окнами на улицу, другая — во двор, — произвел рекогносцировку вошедший. — Черный ход, понятно, отсутствует. В случае чего придется лезть по карнизу.
— В случае чего? — не понял Вениамин Алексеевич.
— Пока об этом не будем. Вы живете с матерью, Черешниковой Анастасией Лукьяновной, семидесяти семи лет, бывшей учительницей, ныне пенсионеркой?
— Да, все точно. Вам ее показать?
— Нет, пока не нужно. В доме еще кто-то есть?
— Кроме животных — никого.
— Их пока оставим. Телефон ваш позволите? — Андрей Павлович постучал по корпусу аппарата, дунул в трубку, набрал чей-то номер. — Алло, сорок третий? Говорит второй. Проверь шестьдесят шестого. Как там, порядок? Ладушки, ладушки. В случае чего, держи связь. — Зинченко положил трубку на рычаг. — Мы могли бы поговорить с вами откровенно? С глазу на глаз?
— Какие могут быть опасения? Снимайте пальто, товарищ полковник. Пройдемте в лабораторию.
Канарейки примолкли, увидев гостя, а шимпанзе выпростала из клетки загребущую мохнатую лапу и стала скакать, прося подношение.
— Прелесть какая! — Андрей Павлович согнулся, уперев ладони в колени, и начал сюсюкать, как взрослые зачастую беседуют с малышами: — Сто, кроха, сто? Ути, какие мы сильные, ути, какие мы хитрые… От — кафетка — ням-ням. Хочешь, хочешь? Можно ей? — спросил Зинченко биохимика.