Персона нон грата
Шрифт:
— Да, само собой. — Черешников сел, разглядывая своего гостя. Тот был в диагоналевом костюме, галстуке, ботинках на толстой подошве. Голова его, почти полностью без волос, идеально круглая, полированная и чистая, сверкала под лампами лабораторного освещения.
Обезьяна зачмокала. Андрей Павлович смял пустой фантик, сунул его в кармаи. Сел напротив. Сказал:
— С вашей теорией одорантов я примерно знаком. Расскажите подробнее, если можете. Как вы набрели на идею?
Вениамин Алексеевич распушил рукой бороду:
— Дело, понимаете, в том… Есть такая интересная рыбка — морской юнкер. Семейства губановых. «Coris julis» — называется она по-латыни. Я изучал ее, отдыхая в Крыму… Ну, так вот. Дело в том, что она меняет свой пол, достигая определенного возраста.
— Именно?
— От рождения все морские юнкеры — самки. Затем происходит трансформация внутренних органов, и рыбки становятся самцами. Должен отметить, что реверсия пола свойственна и некоторым другим видам.
— И дальше?
— А дальше в результате многочисленных опытов я выделил специальный гормон, который и назвал «одорантом». От слова латинского «odor»: они тонко пахнут… Как потом было установлено, одоранты присущи не только рыбам.
— В самом деле? — повел бровью Андрей Павлович.
— Взгляните на обезьяну, — ответил ученый. — Как, по-вашему, он самец?
Полковник посмотрел на Женюру:
— Факт неопровержим.
— Да, но всего лишь месяц назад… он был еще стопроцентной самкой!
Зинченко протяжно сглотнул.
— Вы не шутите? — спросил он, волнуясь.
— Ход реверсии я снимал киноаппаратом. И в любой момент, если нужно…
— После, после. — У полковника меж бровей легла суровая складка; он затарабанил пальцами по столу. — Значит, и люди тоже? Так я могу понять ваши выводы?
— В принципе, безусловно. Хотя, сами видите, я практических данных пока не имею.
— Ну, это дело времени… дело времени… — повторил Андрей Павлович, размышляя вслух. — Теперь меня волнует иное. Как подобная информация могла уйти за пределы Союза?
— Куда? — Вениамин Алексеевич даже привстал. — Клянусь богом, никогда никому…
— Клятв не надо, — сделал жест рукой Зинченко. — Будем рассуждать по порядку. Вы докладывали у себя на ученом совете?
— Да, конечно. Но к теории одорантов отнеслись как-то холодно. Я поэтому и вынужден экспериментировать на дому.
— Вы писали статьи, авторефераты?
— Писал. Хотел издавать, но пока не доберусь до редакции…
— Рукопись печатали сами?
— Машинистке отдавал. Кстати, она меня и свела о одним журналистом… его зовут Ик. Савельев. Я ему рассказал о Женюре, продемонстрировал кинопленку… Он был весьма заинтересован. Обещал публикацию.
— Что значит «Ик»? — спросил Андрей Павлович.
— Сокращение от «Икара». Полностью — Икар Митрофанович. Очень симпатичный молодой человек.
— Глупость, глупость… — пробормотал Зинченко. — Недомыслие, скудоумие…
— Что вы имеете в виду?
— Да все то же! Кто из вас подумал о тех последствиях, которые могут быть, если способ изменения пола попадет к нашим потенциальным противникам?
— Я не знаю…
— Женщины, которые превращаются в мужчин… в боевых единиц… в армейскую силу! Что, неясно?
— Все это очень странно… — промямлил Вениамин Алексеевич.
Зинченко прошелся по комнате. Щеки его горели, пух на затылке выстроился в колонну по одному, предварительно рассчитавшись на «первый-второй».
— Надо предпринять самые жестокие меры! — Андрей Павлович разрубил перед собой воздух. — Всю лабораторию спрячем в бункер. Труд Ик. Савельева арестуем. Вместо знакомой машинистки посадим нашу сотрудницу, точную ее копию. Есть такие у нас. Вот с ученым советом сложнее… Разве что на морковку отправить в полном составе и там нейтрализовать?
— А не слишком ли круто, товарищ полковник? — вступился Черешников.
— Нам нельзя иначе. В такое время живем. Или мы их, или они нас. Нами расшифрована секретная директива крупного разведцентра на Западе: они разработали операцию, цель которой — во что бы то ни стало узнать формулу ваших одорантов. Ну, теперь вы осознаете?
Биохимик затравленно посмотрел на полковника:
— Как же быть?
— Они обязаны на вас выйти. Вот, запишите телефон: обо всех подозрительных, с вашей точки зрения, контактах сообщайте немедленно. Ваш условный номер — девяносто четыре. Я — второй. Никаких имен, никаких адресов и терминов! Вы прониклись идеей?
— Маму кодировать тоже будем? — осведомился ученый.
— Маму? Зачем?
— Так, для порядка. Например, я скажу: «Докладывает девяносто четвертый. На объекте «зет-игрек» субъект «эр-икс» пытался совершить «дубль-ве» с девяносто пятой, но не смог».
— Что это значит?
— «На колхозном рынке неизвестный товарищ под видом продажи сельдерея хотел завербовать мою маму».
— Только не будем усложнять, — поморщился Андрей Павлович. — Игра, конечно, игрой, но главное — это дело. Краткость — сестра победы.
— Веня, Веня! Про тебя напечатали статью! — раздалось из кухни.
Зинченко замер. Вениамин Алексеевич содрогнулся. Радостная Анастасия Лукьяновна отворила дверь и потрясла центральной газетой, которую держала в руке, будто знамя.
* * *
Его разбудили посреди ночи. Телефон визжал, как похищенный поросенок.
— Але! — Черешников долго включал сознание, согнутым пальцем массируя грузные веки. — Слушаю, але.
— Номер какой? — спросила телефонистка.
— Девяносто четыре, — сказал биохимик. Потом спохватился, плюнул и произнес номер телефона.
— Соединяю с Норильском.
— С Норильском? — удивился Вениамин Алексеевич. — У меня там нет никого. Я не хочу говорить с Норильском, я сплю!